девятнадцать из них, а двенадцать были убиты. Тем не менее, после кризисов престолонаследия уже состоявшийся император мог рассчитывать на достаточно стабильное правление. Бывшие варварские династии были более уязвимы, поскольку правила престолонаследия в них были более размытыми, а соперники-аристократы имели в своем распоряжении войска.

В китайских идеологиях отсутствовало трансцендентное божество. Порядок ценился выше любого конечного понятия истины. Император был Сыном Неба, но если он не поддерживал порядок, то считался утратившим мандат Неба и мог быть свергнут. Иногда восстания порождали массовые тысячелетние религиозные движения, такие как "Хуан Лао", "Желтый тюрбан", "Пять пядей зерна" (требовавшие минимальных налогов), тайпинское и мусульманское восстания. В их основе лежал протест против эксплуатации. Так же периодически происходило и в средневековой и ранней современной Европе. Но только два последних китайских случая, оба произошедшие в XIX веке, преследовали откровенно религиозную цель - создание христианского или мусульманского государства. Религиозная идеология не имела значения и для кочевников и полукочевников, нападавших на Китай, хотя дальше на западе, в Центральной Азии, некоторые из них были воодушевлены исламом.

 

Решения по войне и миру

Традиционно китайская внешняя политика рассматривалась как конфуцианская, ориентированная на мир. Сейчас это считается преувеличением. Однако существует несколько конкурирующих теорий, в основном разновидностей реализма. Юань-Канг Ванг предлагает структурный реализм, подобный тому, который Экштейн применил к Риму. Фокусируясь на династиях Сун (960-1279) и Мин (1368-1644), он подчеркивает геополитическую анархию и недоверие к другим государствам. "Конфуцианский пацифизм", по его словам, играл незначительную роль, поскольку внешняя политика была направлена на расчет материальных возможностей Китая по сравнению с соперниками. Правители выбирали наступательную войну, когда были сильны, и оборону, компромисс и согласие, когда были слабы. Имело значение относительное соотношение "войск, лошадей, производства зерна , государственного бюджета, фискального баланса и внутренних восстаний". Хотя чиновники Сун и Мин проходили через конфуцианскую систему экзаменов, это мало влияло на то, начинали ли они войны. Ван не объясняет, почему одни династии были более воинственными, чем другие. Он исключает из своего реалистического анализа династии Юань и Цин на том основании, что, будучи бывшими варварами, они не были конфуцианскими. Но при этом упускаются самые агрессивные режимы из всех.

Чжэньпин Ван предлагает смягченный вариант реализма. В варварско-танских отношениях правители пытались рассчитать баланс силовых ресурсов; иногда они пытались понять социальную динамику соперничающих царств, а иногда решали, что должны использовать мягкую, а не жесткую силу. Им приходилось оценивать союзников и врагов, оппортунистов, лгущих и распускающих руки. Таким образом, альтернативные решения могли быть одинаково правдоподобными и ошибочными. Приоритеты местных чиновников в приграничных провинциях отличались от приоритетов центральных властей, и результат часто определялся соотношением сил между группировками. По мнению де Креспиньи, модернисты выступали за военную экспансию и вмешательство государства в экономику, чтобы обеспечить больший доход для ведения войн, а реформисты - за локализм, меньшее количество органов власти, низкие налоги и отсутствие дорогостоящих войн. В период ранних династий Хань и Тан Чжэньпин Ван различает голубей, ястребов и центристов. Фракции часто были "ин" против "аутов", обладающих или не обладающих служебными трофеями. Решения о войне и мире часто были побочным продуктом внутренней борьбы. Немаловажное значение имели и темпераменты правителей. Сильные эмоции, например, желание отомстить, почувствовав себя обманутым. Наконец, судьба битвы была неопределенной. Это более реалистичный реализм. Правители стараются быть рациональными, но часто это им не удается.

Алистер Джонстон предлагает идеологическую версию реализма. По его мнению, в политике династии Мин доминировал легализм, а не конфуцианство. Она имела модель "парабеллум": "Если хочешь мира, готовься к войне". На угрозы безопасности нужно отвечать силой, народ должен подчиняться своим правителям, иностранцы хищны и угрожающи, и насилие должно быть ответом на них. Сильный нападает, а слабый защищается или стремится к уступкам. Конфуцианская модель была идеалом, но практика в большинстве случаев была парабеллум - не из-за геополитической анархии, а из-за воинской культуры, усвоенной чиновниками. Однако он преувеличивает роль легализма, который был менее важен в воспитании чиновников, чем конфуцианство, и неверно характеризует конфуцианцев как пацифистов. Как мы видели в главе 5, конфуцианцы предлагали неоднозначные идеи относительно войны и мира.

Питер Лорж сомневается, что правители прислушивались к моральной философии. В текстах предлагались идеалы, которые конфуцианские чиновники одобряли в принципе, но считали второстепенными для практической политики. Военная мощь оставалась способом удержания Китая. На военные нужды уходило более 70% доходов государства, все династии создавались в ходе войн, все приходили в упадок из-за военного разложения, и все падали из-за мятежных генералов, претендовавших на трон. Он заключает: "Китайские империи создавались не благодаря культивированию добродетели, не благодаря фундаментальной культурной ориентации на политический порядок или идеологическим призывам к этническому единству; они создавались в результате десятилетий войн и политических распрей. Организованное насилие применялось для достижения политических целей разумно и безжалостно, причем объектами этого насилия была почти исключительно властная элита - мужчины и женщины, обладавшие значительной политической, военной, культурной или экономической властью".

Это фактически военный реализм, но применительно не только к внешним войнам, но и к внутренней борьбе. Лорге считает, что наши источники предвзято относятся к литераторам, которые преуменьшали значение милитаризма. Джонатан Скафф согласен с ним, поскольку танская литературная элита (618-907 гг.) представляет собой "несовместимый образ общества с системой ценностей, казалось бы, противящейся пограничной агрессии, но тем не менее реализующей стратегию военной экспансии". Красивая поэзия скрывала насилие. Однако на границах требовались дозы как военных действий, так и дипломатии, жесткой и мягкой силы.

Военно-политическое направление этого подхода позволяет объяснить, почему основатели династий и их ближайшие преемники, как правило, вели более наступательные войны, чем последующие преемники. Они уже продемонстрировали военное мастерство при захвате трона, у них были войска, нуждающиеся в работе, а их победы давали им политическую власть для взимания налогов и призыва на войну. Однако постепенно конфуцианское дворянско-бюрократическое сословие оказывало давление на императоров-преемников, заставляя их проводить консервативную, низконалоговую и призывную политику и отказываться от войн.

 

Дипломатия трибутов в Восточной и Юго-Восточной Азии

В этом регионе было относительно мало войн. Китай стал доминирующим партнером в системе трибутов, включавшей Китай, Японию, Корею и Вьетнам; отдаленные государства участвовали в ней более слабо. Дэвид Канг утверждает, что с 1368 по 1841 год между этими основными государствами произошло только две крупные войны, хотя две гражданские войны в Китае также перекинулись через границы. В этот период границы между четырьмя государствами были относительно неоспоримы. Однако следует добавить еще несколько войн: оккупация Вьетнама в 1406-1427 годах; поражение японских войск в Корее в 1590-х годах; два