пехоты, вооруженной арбалетами, а также наемной конницы, набранной из варваров. Но сельское хозяйство не учит военному делу, и китайское общество обычно было более мирным. Крестьянина нужно было обучать воевать, для чего требовались постоянные призывные войска, налоги и государства. В солдаты часто набирали преступников. Хотя население Китая было значительно больше, варвары могли собирать племенные отряды численностью до четверти всего населения, и затраты их ханов были минимальными. Война обходилась китайским государствам дороже, а налоги у них обычно были низкими.

Различная экология обусловила неравенство двух экономик, но относительно равная военная мощь позволяла овладеть ими силой. Китайские армии часто побеждали племенные конфедерации в постоянных сражениях, но после этого кочевники могли отступить в бескрайние степи, куда китайцы не имели логистической возможности последовать, поскольку зависели от снабжения поездами, в то время как кочевники могли жить за счет пастбищ. Поскольку кавалерийские лошади стали решающим оружием, китайским армиям требовалось больше лошадей, чем могла обеспечить собственная экология. Они торговали с варварами многими товарами, но основной спрос у китайцев был на лошадей (верблюды были на втором месте). Китайцы могли торговать с одними варварами, приобретая лошадей для победы над другими варварами; они могли получать лошадей, захватывая пастбища и управляя ими; или использовать варварских воинов для нападения на других варваров. Китайские набеги в степи часто опирались на рекрутов из тех самых народов, с которыми они боролись. Но конным лучникам могло потребоваться десять верховых, а их цена была высока, да и качество предлагаемых на продажу верховых часто было довольно низким. Поскольку торговля не удовлетворяла военным потребностям китайцев, вступать в войну было явно нежелательно. Подобные дилеммы поддерживали примерное равенство военной мощи двух сторон и сохраняли теплоту отношений на протяжении двух тысячелетий.

Когда в Китае начинались беспорядки, скотоводы оказывались в меньшей опасности, и тогда племенные конфедерации могли ослабнуть. Китайская агрессия неизменно усиливала власть ханов, возглавлявших племенные федерации. Варварская фракционность была эндемичной - анархия как внутри, так и между ними. Это позволяло мелким вождям нарушать договоры, заключенные их вождями. До X в. преобладали циклы набегов, предполагавшие карательное возмездие. Варвары изначально не стремились к завоеванию аграрного Китая, но рост военной мощи позволил некоторым из них переместиться из степей в районы, сочетающие скотоводство и земледелие, и захватить железные рудники и литейные мастерские для производства оружия, поскольку китайские государства часто запрещали экспорт оружия. Так начались завоевания разноплеменных варварских армий. Но ханы-победители стремились перенять институты и культуру "цивилизации", которые ханы вписывали в свои обычаи. Многие из них служили чиновниками или солдатами в Китае (как и варвары, напавшие на Римскую империю). Наиболее успешные ханы создавали постоянные органы управления, взимали налоги с оседлого населения, овладевали грамотой и претендовали на титул императора. Это были "бывшие варвары". Примеров спонтанного возникновения государств в рамках скотоводческих обществ, по-видимому, не существует. Все они возникли в результате взаимодействия с оседлыми государствами.

Вокруг имперских границ набеги и возмездие были частым явлением, войны и завоевания - эпизодическими. По оценкам Шейделя, за две тысячи лет, начиная с 220 г. до н.э., было совершено более пятисот набегов кочевников и почти четыреста в обратном направлении со стороны Китая. Согласно расчетам XI века, в период с 599 по 755 гг. н.э. на тюрков Монголии пришлось 55% из 205 зафиксированных нападений на суйский и танский Китай, или 0,72 в год. Но пастушеское кочевничество "характеризовалось постоянной нестабильностью. Оно основывалось на динамическом равновесии между тремя переменными: наличием природных ресурсов, таких как растительность и вода, количеством скота и численностью населения. Все эти параметры постоянно колебались. . . . Ситуация осложнялась еще и тем, что эти колебания не были синхронными, поскольку каждая из переменных определялась множеством факторов, временных и постоянных, регулярных и нерегулярных. Так, даже годовая продуктивность пастбищ существенно менялась, поскольку была связана с микроклиматическими и экологическими условиями."

Китайские войны часто носили реактивный характер, иногда оборонительный, иногда карательные экспедиции для предотвращения новых набегов, иногда завоевание и присоединение вражеских территорий. Завоевание рассматривалось китайцами как крайняя мера по искоренению набегов. Иногда они возводили оборонительные стены вокруг недавно завоеванных территорий - например, Великую стену. Это была реакция на натиск варваров, но это была и защита земель, приобретенных в результате завоевания. Но границы не были очень стабильными. Иногда участки Великой стены оказывались на территории Китая, иногда нет. Но геополитика не была полностью анархичной, поскольку имела грубую циклическую логику.

Решение проблемы полукочевых племен сюнну осталось незавершенным делом после объединения Цинь. Западная династия Хань начала войны против них на севере и в Средней Азии, стремясь прервать связи между этими регионами. Войны в конечном итоге увенчались успехом, хотя их жертвы и потери были огромны. Вторжения вглубь территории Сюнну привели к тому, что их ханы стали приспосабливаться к земледелию, постоянным государствам, грамотности, даже осадным машинам и флоту. Некоторые из них называли себя соперничающими с Китаем "империями". Китайский двор мог торговать, умиротворять, выдавать замуж китайских принцесс за варварских князей. Он мог разделять и властвовать, защищаться, нападать, основывать военные колонии или переселять трудное население. Ни один из этих способов не может быть бессрочным, и это означает гибкое переключение между дипломатией и войной. Иногда китайцы делали проницательный выбор, иногда катастрофический - как правило, из-за самоуверенности или эмоций, преобладающих над прагматизмом.

Решения о войне и мире обсуждались с обеих сторон. В Китае внутренний двор (император, чиновники-евнухи и иждивенцы), как правило, был более воинственным, чем конфуцианская дворянско-чиновничья прослойка внешнего двора, стремившаяся к снижению налогов, однако при династии Тан фракции евнухов воевали друг с другом. Китайским правителям было трудно принимать решения в условиях непостоянства кочевников. Они расходились во мнениях, стоит ли верить обещаниям хана , может ли он контролировать племена, находящиеся под его номинальным командованием. Вождям племен приходилось вести дипломатические переговоры или небольшие войны с племенными соперниками, и только умелые или удачливые поднимались на вершину власти. Как долго они или их преемники смогут оставаться на этом посту, оставалось неясным. Эмоции гнева, высокомерия, страха и мести влияли на рациональность, а сохранение чести было важно для всех.

Этнические стереотипы иногда усиливали враждебность. Китайцы говорили правителям племен, что их "культурная неполноценность" означает, что они должны покориться. Один из сунских сановников назвал хитанцев "насекомыми, пресмыкающимися, змеями и ящерицами", добавив: "Как мы можем принимать их с вежливостью и почтением?". Чиновники династии Мин говорили, что у монголов "лица человеческие, а сердца диких зверей"; это "собаки и овцы, чьи ненасытные аппетиты и дикая природа делают их некультурными". Ханьский Китай был