— Благодарю, — сказал Лабрюйер.

— Госпожу Иванову еще не нашли. Ты действительно не помнишь, во что она была одета?

— Я же тебе говорил — что-то такое широкое, бархатное, цвет даже словами не выразить. Но она дама богатая, по всему видать, и у нее таких хламид, может, штук пять. Но если я ее увижу — узнаю непременно. Там такое лицо, брат Линдер… роскошное лицо!

Тем разговор и завершился.

— Как это противно — женщина для вас не равноправное существо, а эстетический объект, — упрекнула Каролина.

— Лучше, чтобы она была амурным объектом? — огрызнулся Лабрюйер.

— Лучше, чтобы она вообще не была объектом! Женщина — субьект! Так что у нас получается? Австрийский штык-нож?

— Это может быть совпадение. Это, скорее всего, просто совпадение.

— Было бы совпадением, когда бы в Риге не околачивались агенты «Эвиденцбюро».

— На кой им сдался Фогель? Он выполнял поручение дамы. Может, за любовником следил. Может, за любовницей мужа.

— А еще — может, с ним за старые грехи рассчитались. Откуда мы знаем, чем он занимался, пока не нанялся к этой загадочной даме?

— Нет. Это означает, что за самим Фогелем следили. Тот, кто следил, не мог предположить, что Фогель из зверинца потащится в безлюдную местность. Этот человек, скорее всего, не стал тратить время на зверинец — убедился, что Фогель там засел надолго, и решил подождать более удобного случая.

— Н-ну… вам, конечно, виднее… Но лучше бы узнать, чем этот Фогель промышлял.

— Это я вам сразу скажу — как раз нанимался выслеживать неверных жен и мужей. Дело не слишком хлопотное, а спрос есть. Зная Фогеля, всякий скажет — это для него самое подходящее занятие.

— Значит, супруг, которого он прихватил на горячем, выследил его и сунул меж лопаток штык-нож, а потом возил тело по Кайзервальду на велосипеде и ухитрился этот нож потерять?

— Да, больно мудрено, — согласился Лабрюйер. — Но правды про этот нож мы не узнаем, пока Линдер не изловит русскую красавицу… Ч-ч-черт, еще одна ниточка есть, но такая тонкая, что тоньше некуда.

— Какая?

— Я ведь эту даму впервые увидел бог весть когда во «Франкфурте-на-Майне». Она там то ли обедала, то ли ужинала с мужем. Ее могли запомнить официанты, но что им сказать? У меня ведь одна примета — красивое лицо, просто удивительно красивое.

— Что если она там с мужем часто бывает?

— Предлагаете каждый день являться в ресторан, как на службу? Никаких же денег не хватит!

— Хватит.

Лабрюйер вспомнил, куда он нанялся…

— Сейчас схожу, переоденусь, и пойду туда обедать. Глядишь, с Янтовским встречусь. Подсоблю ему…

— Отлично. А он поделится сведениями. Красницкие нам явно нужны. Скажите Круминям — пусть, когда Петька придет из школы, пришлют его ко мне. Для него дело есть. Надо же докопаться, куда исчезла мадмуазель Мари.

— Как же Пича докопается?

— Докопается Барсук. А Петька принесет на Ключевую корзинку цветов с конвертом, в конверт сунем ассигнацию. И посмотрим, что из этого получится. Он у нас бойкий, я его научу…

Лабрюйер пошел к дворнику узнавать про Пичу, заодно и попросить вымыть витрины в салоне. Госпожа Круминь была сильно расстроена — младшенького выгнали из школы, он хотел было это скрыть, но школьный сторож принес записку от учителя. Пича на перемене устроил в рекреационном коридоре драку.

— Мальчики должны иногда драться, — попытался утешить Лабрюйер.

— Да пусть воюет во дворе, кто ему мешает? Нарочно на лето сшили ему штаны из «чертовой кожи», их ни одним гвоздем не пропороть. Надевай эти штаны, лазь по заборам, гоняй собак, дерись с кем хочешь… В школе-то для чего?

— Никто не пострадал? — вспомнив, что Пича осваивает приемы штыкового боя, с тревогой спросил Лабрюйер.

— Всем досталось…

— Где он сейчас?

— Домой не пошел, у бабки прячется. Как будто я не знаю, куда он всегда убегает, если порку заслужил!

Бабка жила на Дерптской, и Лабрюйер вызвался по дороге домой зайти туда, поговорить с Пичей.

Оказалось, это была не драка. Пича, насмотревшись борцовских приемов и наслушавшись умных речей публики, решил поделиться знаниями с однокашниками. Ему очень понравился «суплекс», он в коридоре сам довольно ловко встал на борцовский мостик, потом попробовал провести прием с приятелем, не вышло, оба покатились по полу, приятель треснулся головой, заорал и полез на Пичу с кулаками. Другой приятель за Пичу вступился — пока не набьешь шишек, не освоишь приема. Через две минуты воевало уже полкласса.

Это подтвердил одноклассник Пичи, Кристап, вместе с ним пережидавший у Пичиной бабки родительский гнев.

— Иди к фрейлен Каролине, ты ей нужен, — сказал Лабрюйер. — С матерью я сам поговорю.

Дома, переодеваясь, Лабрюйер думал, как обставить свои визиты во «Франкфурт-на-Майне». Если он просто повадится туда обедать и ужинать — Красницкие обратят на него внимание и заподозрят неладное. Нужно прикрытие…

Прикрытие караулило на лестнице. Увидев в окошко подходящего к дому Лабрюйера, фрау Вальдорф выслала на охоту фрейлен Ирму. Видимо, ей удалось внушить свояченнице необходимость выйти замуж за владельца фотографии. Унылая Ирма стояла у двери квартиры, как будто только что пришла с прогулки.

— Добрый день, фрейлен! — приветствовал ее, спускаясь по лестнице, Лабрюйер. — Какая на дворе погода?

— Дождя нет, герр Гроссмайстер.

— Это прекрасно. Фрейлен Ирма, что бы вы сказали про обед во «Франкфурте-на-Майне»?

Таким манером Лабрюйер убивал двух, а, возможно, и трех зайцев. Он не сидел в углу ресторанного зала один, таращась оттуда на публику, как сова из дупла, а угощал и забавлял даму. Он делал нечто приятное фрау Вальдорф, и это способствовало скорейшему переезду Каролины. Наконец, фрейлен Ирма, бывая в местах, где водятся богатые кавалеры, могла привлечь внимание какого-нибудь пожилого вдовца, временно обреченного обедать в одиночестве.

Как оказалось, фрау Вальдорф стояла за дверью и подслушивала. Она тут же высунулась, велела фрейлен Ирме немедленно надеть новое платье, занимала Лабрюйера беседой, пока свояченица не вышла.

Затем Лабрюйер торжественно повел девицу обедать.

В зале он обнаружил Адамсона. Тот сидел в уголке, пил пиво и имел жалкий вид. У ножки стула стоял потертый портфель.

— Пригласим его к нам? — спросил свою даму Лабрюйер, и фрейлен Ирма позволила.

— Я с утра ее тут жду, — признался Адамсон.

Лабрюйер чуть было не назвал его вслух дураком.

— Послушайте, господин Адамсон, а на службу вы вообще-то ходите? — вместо того спросил он.

— На службу? Я вчера там был. Я не могу, у меня все из рук валится, я в чертеже напутал с масштабом… А она с мужем поссорилась!