После краткой остановки у небольшой речушки Красе, горя нетерпением, рвался вперед, чтобы сразиться с противником. Плутарх пишет: «Влекомый вперед пылом своего сына и бывших с ним конников, жаждавших и побуждавших его вести их к победе, он велел тем, кто хотел этого, есть и пить стоя в строю. И не успели они насытиться, как он снова велел им продолжать марш, причем не так, как следовало бы перед неизбежной битвой – неспешно и с остановками для отдыха, но гнал их так, словно спешил куда-то…»

Однако спешить было некуда, поскольку уже стал слышен знаменующий атаку рокот парфянских барабанов из шкур, натянутых на котлы, – «мертвящий глухой звук, подобный рычанию зверей, смешанному с громыханием приближающейся грозы». Сначала намерением Сурены, парфянского полководца, было просто прорвать латной конницей строй римлян, но вид мощного построения легионов побудил его изменить тактику. Он развернул своих всадников так, чтобы окружить войско Красса, что побудило того отдать приказ своим лучникам и легковооруженным пехотинцам стрелять по врагу. Вот тут-то римляне впервые и испытали на себе всю силу смертоносных стрел парфянских лучников. Легковооруженная римская пехота, «едва успев выдвинуться вперед, была осыпана таким дождем стрел, что почла за лучшее укрыться за спинами своих тяжеловооруженных товарищей». Отогнав легковооруженных стрелков, парфянские лучники со всех сторон обрушили град стрел на легионеров, «пуская их не в какую-нибудь определенную цель (поскольку строй римлян был столь тесен, что стрелявшие просто не могли промахнуться), но просто посылая свои стрелы с большой силой из своих сильно изогнутых луков, удары которых наносили громадный урон».

Римским воинам оставалось лишь стойко держать строй, «поскольку в таком случае они были бы только ранены, а если бы они сделали хотя бы попытку двинуться на врага, то не нанесли бы врагу даже малого урона, но сами погибли бы, делая это».

Наконец юный Красе убедил отца дать ему возможность двинуться на врага и попытаться исправить ситуацию. Публий взял 1300 конников, в том числе и тысячу своих галлов, пять сотен лучников и восемь когорт легионеров. Парфянцы же притворным бегством увлекли их за собой, заставив потерять из виду основную часть армии.

Затем они принялись за воинов Публия. Выдвинув вперед своих конных латников, они остановили дальнейшее продвижение римлян, а их легковооруженная конница окружила их и продолжила обстрел из луков. «Когда Публий стал заклинать своих воинов двинуться на конных латников, они показывали ему свои руки, пригвожденные к щитам парфянскими стрелами, и ноги, теми же стрелами пригвожденные к земле». Атака его не защищенной доспехами конницы была отбита, несмотря на исключительную отвагу его галлов, которые пытались сбить вражеских конников на землю, хватая их длинные копья или, спешившись, поражая парфянских лошадей в их не защищенные доспехами животы. Остатки отряда Публия попытались было закрепиться на небольшой возвышенности, но были либо поражены стрелами, либо сбиты на землю.

Вылазка Публия несколько ослабила давление на основную часть армии, и римляне стали обретать свой обычный боевой дух. Но вскоре бой все тех же барабанов возвестил о продолжении сражения, а высоко воздетая на острие копья голова юного Публия Красса возвестила всей армии о судьбе почти пяти тысяч их товарищей. Вскоре парфяне всеми силами обрушились на римское войско. Держась за пределами досягаемости бросаемых римлянами дротиков, парфянская легкая конница осыпала тех тучами смертоносных стрел, каждая из которых находила свою цель в строю тесно стоявших римлян, тогда как конные латники, появляясь из туч поднятой конскими копытами пыли, разили легионеров своими длинными копьями. Весь остаток дня легионеры стойко держали строй под градом стрел и только с наступлением ночи оценивали свое положение: многие были убиты, еще больше было раненых; к тому же буквально все были подавлены тем, что армия понесла столь крупные потери, не будучи в состоянии нанести сколько-нибудь чувствительный урон врагу.

Решив воспользоваться тем обстоятельством, что парфяне, как ранее и их предшественники персы, расположились на ночь лагерем в некотором отдалении от них, римляне в наступившей темноте, соблюдая максимальную тишину, построились и, бросив на произвол судьбы многих из своих раненых, добрались до близлежащего города Карры, где и обрели относительную безопасность. Около 4000 римских воинов были убиты в брошенном лагере, а четыре когорты, сбившиеся в темноте с дороги, на следующее утро были окружены парфянами и полностью уничтожены. Двадцати выжившим римлянам, которым удалось мечами проложить себе путь сквозь строй многочисленных врагов, было позволено уйти в Карры в качестве награды за их отвагу в битве.

Римляне покинули Карры и предприняли ночной марш, решив отступить в горы. Но проводники из местных жителей обманули их, и к рассвету войско оказалось вдали от гор и вожделенного укрытия. Римская пехота снова выстроилась на незначительной возвышенности для последнего боя. Сурена, на которого произвела впечатление упрямая отвага римских легионов, решил прибегнуть к хитрости. Под предлогом обсуждения перемирия он добился того, чтобы командиры римлян спустились с возвышенности, и убил их. После этого большинство римских солдат сложили оружие, а из тех, кто разбежался поодиночке или малыми группами, чтобы избегнуть плена, большая часть была настигнута и убита. Кассию, ушедшему из Карр другим путем с 500 всадниками, удалось добраться до Сирии. Плутарх оценивает потери римлян в 20 000 убитых и 10 000 пленных. Войско, которым командовал Сурена, по его же словам, насчитывало от 40 000 до 50 000 человек.

Эта военная катастрофа имела для обеих стран далекоидущие последствия. Парфия была признана в качестве великой державы, и, хотя между двумя империями в следующие столетия и случались многочисленные конфликты, границы двух государств оставались неизменными. Римляне, некогда подчинившие себе Армению, Ассирию и всю долину Евфрата вплоть до Персидского залива, не делали больше попыток повторить подвиги Александра Македонского и распространить свою власть до Инда. В свою очередь, парфяне, вполне способные защитить себя в своих родных пустынях, не обладали достаточной организацией для ведения крупной завоевательной кампании. Конные лучники были грозными противниками для армии, состоящей в основном из латной пехоты, только тогда, когда имели достаточное пространство для маневра, но их действия были в значительной степени ограничены особенностями местности. В стране, малопригодной для действий конницы, парфянские армии сразу теряли значительную часть своей эффективности, к тому же у них отсутствовала организация, которая могла бы побудить их скомбинировать конных лучников с другими родами войск. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что, будь римляне всерьез обеспокоены покорением Востока, они бы соответствующим образом реорганизовали свои армии, включив в их состав более крупные подразделения конницы, и увеличили бы долю пеших стрелков, снабдив их защитным снаряжением и оружием, имеющим большую мощность стрельбы. В этом случае они, вероятно, вполне оказались бы в состоянии завоевать всю Парфию. Но восточные области составляли лишь часть военных интересов Римской империи, и правители римского мира довольствовались тем, чтобы границы двух империй сохраняли стабильность.