Макар редко основывался на фактах. Нет, он принимал их в расчет, но, обладая обостренной интуицией, больше полагался на нее. В двух случаях из десяти это приводило к ошибкам. В остальных восьми – к верному ответу.

Он замечал не то, что видели все остальные. Если бы Бабкину и Макару раздали по блокноту и попросили описать одно и то же событие, происходившее на их глазах, записи получились бы кардинально разными.

Сергей описывал, что люди делают.

Макар описывал, что они при этом чувствуют.

При этом психологию он считал лженаукой и никогда не мог или не желал объяснить, на чем основывает свои выводы.

Сергей, бывший оперативник, всегда плясал от фактов. Он вообще не очень хорошо осознавал, что такое интуиция и как она работает. После нескольких лет расследований под руководством Илюшина, его временами охватывало чувство, что он приблизился к пониманию. Но всякий раз Макар выкидывал фортель, который снова отбрасывал Бабкина к основанию гигантского вопросительного знака.

Как, например, сейчас.

– Шутит, конечно, – успокаивающе сказал он жене. – Или, вернее всего, глумится.

– А, ну хорошо тогда, – кивнула Маша. – А то уж я заволновалась.

Макар оторвал взгляд от записей. Выглядел он в эту минуту совершенным юнцом, лохматым, веселым и очень довольным.

– Профессия! – провозгласил он и помахал блокнотом.

– Или просто с шариков съехал, – предложил Бабкин Маше третий вариант. – В принципе, я давно этого ждал.

– Макар, при чем здесь профессия? – осторожно поинтересовалась Маша. – И чья, собственно?

– Твоя, разумеется!

– Моя?

– Ну да. Это очень здорово, что ты сценарист. Просто замечательно!

– Почему же? – спросила Маша, пытаясь хоть как-то связать сценарии для детских передач с убийством Светы Рогозиной и ощущая полное бессилие.

– Потому что это накладывает свой отпечаток, – воодушевленно сказал Илюшин. – Обычно люди не только не понимают того, что они видят, но даже не могут увиденное внятно изложить.

Маша окончательно потеряла нить извилистой илюшинской мысли. Сергей, судя по его лицу, ее и не находил.

– А ты – можешь, – уверенно продолжал Макар. – Ты прирожденный рассказчик. Хороший рассказчик всегда сообщает слушателю больше, чем думает.

– Чем думает о чем? – растерянно спросила Маша.

– Обо всем, – размыто ответил Илюшин.

Наступило молчание. Макар удовлетворенно смотрел на Машу с Сергеем, уверенный, что все им прекрасно объяснил. Бабкин смотрел на Макара, размышляя, били ли того в детстве, и если нет, то почему. Маша пыталась понять, стошнит ли ее, если она выпьет еще адского илюшинского отвара, или лучше не рисковать.

– Так, давай сначала, – попросила она, решив, что чай все-таки нужен. Вообще что угодно, приводящее в чувство, просто необходимо, когда долго имеешь дело с Макаром. – Правильно я поняла, что о чем-то важном рассказала тебе, сама того не осознавая?

– Абсолютно!

– И что же это? – не выдержал Бабкин. – Не томи душу, выкладывай. Красуется, понимаешь, как павлин.

– Строго говоря, павлин не красуется… – начал Илюшин, но, заметив взгляд Сергея, быстро согласился: – Хорошо, про павлинов не будем. Итак…

– Итак, о чем, по-твоему, рассказала Машка?

– Как минимум, о двух очень любопытных вещах! Во-первых, о том, что все боялись приезда одного человека. Все, кроме тебя, Маш: ты даже не поняла, что происходит, лишь зафиксировала какую-то неправильность в происходящем. Надо будет разобраться, отчего так вышло. Скорее всего, ты пропустила что-то важное, но когда оно успело случиться – вот вопрос.

– Приезда одного человека? – эхом откликнулась Маша.

– Во-вторых, – увлеченно продолжал Илюшин, – из твоего текста – ну, из Серегиного текста, если уж быть объективным, – совершенно очевидно, что ты не знаешь точно, кто приехал вместе с тобой в отель.

Маша умоляюще взглянула на мужа.

– Маша не знает? – уточнил тот. – Про своих одноклассниц?

– Не имеет полного представления, скажем так.

Бабкин что-то прикинул и обернулся к жене:

– Шарики. Это они.

– Нет, вы серьезно не понимаете? – удивился Макар.

– Если оторвать ему голову и потрясти, то будет слышен металлический стук, – доверительно поведал Бабкин.

– Но это же очевидно!

– Перестали магнититься, – пояснил он. – Надо отдать его в ремонт, но, боюсь, гарантия на него закончилась.

Илюшин насмешливо фыркнул.

– Но ведь ответ просто бросается в глаза, мои недогадливые друзья. Маша не узнала многих из тех, кого увидела.

– Кого, например?

– Для начала – Шверник, Липецкую и Стриженову.

– Ну и что? Люди меняются!

– Само собой, но речь не о том. Она увидела новых людей, совершенно незнакомых. Свежих, так сказать. Их можно было бы с таким же успехом взять с улицы и присвоить имена в произвольном порядке.

– Ну, допустим, – неуверенно протянул Бабкин.

– У нее вызвала сомнения Люба Савушкина, и только двоих Маша идентифицировала четко: Матильду Губанову и Анжелу Лосину.

– Подожди, а Коваль? – вмешалась Маша.

Макар покачал головой.

– Ты ее узнала по сопутствующим признакам.

– Каким?!

– Сопутствующий признак Коваль – это Савушкина. Маленькая хрупкая женщина и большая грубая тетка. Фея и колхозница. Как только ты увидела эту парочку, у тебя нашелся в памяти подходящий ярлык. В принципе, на их месте могли быть любые другие люди похожего типажа.

Маша от изумления забыла про чай, который собиралась выпить.

– Нет, постой… Я узнала их по голосам! Раньше, чем увидела!

– Аргумент, – согласился Илюшин. – Сам голос изменить трудно. Зато манеру говорить…

Он вдруг подобрался, подался вперед и протянул, гнусавя:

– Слышь, ты чо-то борзеешь не по-детски, Елина…

Бабкин захохотал. Маша широко раскрыла глаза. Это было точное воспроизведение голоса Кувалды, которую Илюшин не видел ни разу в жизни.

– Откуда ты… Как тебе…

– Говорю же – ты отличный рассказчик, – сказал Макар уже своим, привычным тоном. – Трех характеристик голоса достаточно, чтобы попытаться ему подражать. Это не так сложно, как кажется.

– Ты хочешь сказать, Машка не может четко идентифицировать пятерых женщин из семи, – уточнил Сергей, озадаченно потирая лоб.

– Нет. Я хочу сказать, она вообще никого из них не может идентифицировать.