Я не знала, кто распорядился поставить эту статью в номер, но достаточно разбиралась в этой профессии, чтобы не сомневаться, что она была написана с намерением причинить вред. В наши дни подозрения, на которые она наводила, вряд ли многих насторожили бы, но я представляла себе, что в 80-е годы реакция могла быть совсем другой. Поиск в интернете привел меня на архивный сайт с коротким текстом. Из него следовало, что Роберт Стэнфилд снял свою кандидатуру с губернаторских выборов после несчастья, постигшего его семью. В тексте не приводилось подробностей. Я записала себе, что с этим надо будет разобраться.

Июнь 1944 г.

Солнце еще не взошло, но уже светало. Два партизана, несшие караул, боролись со сном. В лесу было тихо, вокруг охотничьей сторожки – ни души.

Сама она была совсем невелика, но жильцы устроились там вполне удобно. На первом этаже находилась жилая комната, за каменным очагом – кухня, люк в полу вел в подвал. За дверью справа – комната Сэма и его дочери, слева – жилище Роберта. Наверху, на чердаке, приспособленном под общую спальню, разместились пятеро партизан. Было пять часов утра. Роберт проснулся, поспешно побрился в кухне перед зеркальцем и собрал рюкзак.

– Не бери револьвер, – посоветовал ему итальянец Титон. – Если наткнемся на патруль, нас обыщут. Надо, чтобы нас приняли за местных крестьян.

– Крестьяне, как же, с вашим-то выговором! – прыснул Морис. – Отдадите патрулю документы – и молчок.

– Поторопитесь, – подал голос их третий товарищ, – ворота фабрики открываются в шесть, единственный способ не попасться – войти вместе с остальными рабочими.

Задачей Титона и Роберта было проникнуть в патронный цех.

– Скажете мастеру в цеху пароль: «Сегодня утром голуби взлетели в небо». Получите у него все необходимое.

– Что потом? – спросил Титон.

– Потом смешаетесь с остальными и незаметно подложите под линию сборки наших малышек.

«Малышки» представляли собой куски тайком отпиленной водосточной трубы, плотно заткнутые с двух сторон. В одной из пробок было отверстие и торчал фитиль. Отрезки трубы были начинены взрывчаткой: ею снабдили подпольщиков работавшие в каменоломнях шахтеры, сочувствовавшие Сопротивлению.

– В полдень у рабочих перекур, они выходят во двор. Вы поджигаете фитили и считаете: сантиметр в секунду. В общей сложности у вас две минуты, чтобы скрыться. После взрыва воспользуетесь всеобщей суматохой и убежите.

Над неостывшими углями висел котелок, Роберт и Титон налили себе из него по миске супа. Надо было подкрепиться, возвращение в сторожку намечалось только с наступлением темноты.

Из своей комнаты вышли Голдштейны. Сэм пожал Роберту руку, потом обнял и прошептал ему на ухо:

– Будь осторожен, у меня нет никакого желания выполнять обещание.

Ханна молча наблюдала за ними, опершись о дверь. Роберт помахал ей, взял свое снаряжение и вышел следом за Титоном.

Они спустились по тропинке и нашли под деревом на лужайке дожидавшийся их двухместный велосипед. Роберт сел на заднее седло, Титон крутил педали. Он спросил, есть ли у Роберта что-то с еврейской девушкой. Все видели, как она смотрела на него, когда провожала.

– Она слишком молода, – сказал Роберт.

– Il cuore pien di dibolesses, – пробормотал Титон.

– Не понимаю.

– Так говорят у нас в Тревизо. Жаль, что у этого ребенка сердце полно печали… Зачем ты, американец, воюешь здесь, так далеко от своего дома? – спросил Титон.

– Сам не знаю. Наверное, это бунт против отца. Мое сердце было полно романтических идеалов.

– Дурак ты, коли так. В войне ни на грош романтики.

– Ты тоже воюешь вдали от своего дома.

– Я здесь родился, мои родители приехали сюда в 1925 году. Но для французов я всегда останусь иностранцем. Они нас не жалуют. Я тоже всегда находил их странными. Наши родители вечно нас обнимали и целовали, а французы к своим детям не притрагиваются. В детстве я думал, что они их не любят, а на самом деле они просто не умеют проявлять свои чувства.

– Раз у них столько недостатков, зачем ты за них сражаешься?

– Я воюю с фашистами, где бы они ни были. Если кто-нибудь еще спросит тебя, каким ветром тебя сюда занесло, ты тоже так отвечай, тебе же лучше будет.

Через десять километров их остановили на перекрестке жандармы.

Титон и Роберт предъявили документы. Как они условились, говорил один Титон. Дескать, они рабочие, идут на патронный завод. Пропустите, мол, а то мы опоздаем, бригадир задаст нам жару и урежет получку.

Один из жандармов, подойдя к Роберту, спросил, не проглотил ли тот язык.

– Он глухонемой, – объяснил Титон.

Старший патруля приказал им слезть с велосипеда и грубо толкнул Роберта, тот сгоряча выругался и выдал себя.

Двое на четверых жандармов – силы были неравными, но исход драки еще не был ясен. Титон так врезал старшему, что тот рухнул. Роберт набросился на другого патрульного и повалил его на землю. Третий со всей силы пнул Роберта ногой в бок, и у него перехватило дыхание, затем ударил ногой в скулу и подбородок, и Роберт потерял сознание. Итальянец повалил жандарма, но тут четвертый выхватил оружие и трижды выстрелил.

Титон погиб на месте. Жандармы оттащили его тело на обочину, на земле остался длинный кровавый след. Роберта заковали в наручники и забросили в кузов грузовичка.

В комиссариате его раздели догола и привязали к стулу. В комнате было трое коллаборационистов. Перед этим они пытали женщину, теперь та извивалась от боли на полу. Роберту еще не приходилось подвергаться насилию, он не знал, что такое страдание, как пахнет кровь вперемешку с мочой. Сначала ему отвесили пару оплеух, от которых он опрокинулся вместе со стулом. Двое подручных подняли его, и мучитель снова принялся за дело. Так прошел час, вопросов ему не задавали. Дважды Роберт терял сознание, оба раза его приводили в чувство, окатывая ледяной водой из ведра.

Потом его повели в камеру. В коридоре он чуть не наступил на израненного человека, лежавшего на соломе. Роберт задержал на нем взгляд, и конвоир крикнул:

– Знаешь его, что ли?!

Партизан взглядом подсказал Роберту, чтобы тот отрицательно помотал головой.

В полдень его вернули в пыточную и снова принялись бить. В самый разгар избиения вошедший полицейский приказал подчиненным прекратить экзекуцию и выйти.

– Инспектор Валье. Сожалею, что вы подверглись такому обращению, – начал он. – Мы приняли вас за англичанина, но вы ведь американец? Ничего не имею против ваших соотечественников, наоборот. Гэри Купер, Джон Уэйн – парни что надо! Моя жена без ума от Фреда Астера. По мне, он немного женственный, но должен признать, он умеет вытворять ногами нечто невероятное.