Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ещё произошло событие: со всех постов сняли маршала Георгия Жукова, состоялся запуск искусственного спутника (бип-бип!..), открытие в Москве театра «Современник», выход на экраны фильма «Высота», и страна с энтузиазмом запела «Не кочегары мы, не плотники…». Нет, я работал в системе Мосхлебторга. Старая-престарая песенка: «Купите бублички!..»
1958 год – 25/26 лет. Жизнь без кардинальных изменений
В стране всё время что-то происходило. 29 июня был открыт памятник Маяковскому, и молодёжь стала кучковаться вокруг него и читать стихи, пока милиция не прекратила эти «безобразия». В октябре началась вакханалия по поводу присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии: как посмел издать на Западе свой роман «Доктор Живаго». Травля поэта шла и от власти, и от народа. «Я Пастернака не читал, но считаю…»
Борис Леонидович находился в шоке: «Я пропал, как зверь в загоне…» И недоумевал:
Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Спустя ровно 50 лет вышла моя книга «Золотые перья» (литературные судьбы, 2008), и в ней был очерк или эссе о Борисе Пастернаке – «Заложник времени».
Но в 1958 году не переживал за поэта, и если быть честным до конца, то больше переживал за себя, ибо моя первая работа не являлась твёрдой почвой под ногами. Конечно, полуголодные студенческие годы остались позади, зарплата позволяла худо-бедно как-то существовать. Плюс пошли неучтённые торговые денежки, которые можно назвать стихийным перераспределением неофициальных доходов: после каждой инвентаризации в магазинах бухгалтеру, кто сводил концы с концами, полагался небольшой бонус. Так функционировала советская торговля (о других отраслях не в курсе дела). Короче, стало явно полегче.
Легче, но не веселее и не комфортнее. Работа-деньги-семья – всё было серым и будничным и засасывало, как болото. Спасали от быта друзья, футбол, книги. А в их отсутствие «Мендельсон не тот!» – была в ходу такая странная присказка.
Работал уже не на Полянке, а в Хрустальном переулке, рядом с ГУМом и Кремлём. Обедать часто приходилось ходить в ГУМ, там была какая-то столовка…
Но в Хрустальном переулке в скопище Центральной конторы просидел недолго, и меня перевели в кондитерский магазин № 51 на Пятницкой улице, там был свой бухгалтер, а я вёл свой куст магазинов. Мне, как сластёне, страшно повезло: и директор, и почти все продавцы меня любили (молодой мужчина!) и закармливали конфетами, редкими шоколадными, которые не всегда были в продаже. И я собрал большую коллекцию фантиков, подарил дочке, а она её куда-то выбросила, по поводу чего я очень переживал…
Какое-то время на Пятницкой было хорошим периодом жизни: работа спорилась, чай с конфетами (мечта Осипа Мандельштама), никто не дёргал. А рядом был Радиокомитет, в котором мне позднее пришлось поработать.
Дневник не вёл, но продолжал баловаться стихами и попробовал себя в жанре эпиграмм и посвящений. Вот две «штуки»:
В мифологии героем
Долго славился Антей.
Ну, а в шахматах не скроем:
Свой герой – Давид Бронштейн.
* * *
Летописец сказал, что ноне
Большой величиной
На шахматном небосклоне
Является Корчной.
А теперь приведу настоящие стихи и некоторые записи из спорадического дневника.
19 февраля
День на день похож, как две капли,
Что текут с отсыревшей стены.
Унывать не способен лишь Чаплин,
Ну, а мы этим очень грешны.
Засосёт где-то там в пояснице,
И так тошно – глаза бы закрыл,
Хоть в потёмках видений укрыться
Ото всех опаскудевших рыл.
Каждый день лишь топтанье на месте,
Каждый день – суета из сует.
И из сотни не встретишь, кто честен,
А из тыщи – кто был бы поэт.
Вот и снова брюзжишь спозаранок,
Недовольно наморщив бровь,
Это там, на страницах романов,
Честность, искренность и любовь…
6 марта
«Предупреждаю вас: легких трудовых дорог нет и в ближайшее время не предвидится…» – как-то в газете высказался писатель Евгений Пермяк. Увы, каждому. Как я написал одной продавщице нашего кондитерского магазина: «И нужно без остановки / Кружиться, как стрекозе, / Руками своими ловкими / Вязать „Трюфеля“ и „Безе“».
15 марта
Написал стихотворение «Уж март…». Эпиграфом взял строки Афанасия Фета.
Но верь весне! Её промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша,
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
Уж март с грачами и мимозой
Прельстил весенней теплотой.
Прощай, недобрые морозы
И воздух, гулкий и литой.
Идёт весна, её походка
Звенит в весёлых ручейках
И в проводах, гудящих чётко,
В взметённых белых облаках.
И невозможно удержаться,
Чтоб не смеяться и не петь,
Ходить и просто наслаждаться,
И видеть всё, и просто млеть.
27 марта
Дневник что-то не идёт. Застопорилась машина…
18 апреля
Оле 4 года. Склонна к анализу: «Сломали лифт быстро, а делают медленько». А у меня новая общественная напасть: избрали заместителем секретаря комитета комсомола Центральной конторы по оргвопросам. «Дышите глубже: вы взволнованы!» Снова жизнь – сплошной Комсомольск-на-Амуре. А здоровье уже не то…
24 апреля
Не могу писать. Ни рассказов, ни стихов, ни вести дневник. Дело дрянь.
* * *
Так и пролетел, прополз, прошмыгнул 1958 год. Ничего особенного, экстраординарного не произошло. Рабочие будни. Домашнее прозябанье. И всё это отражалось в метафорических стихах, вот концовка одного из них «Так ведётся из дальних веков…» (2 января):
…Что мне жизни бессмысленный бег –
Состязанье на резкость и скорость,
Когда над головой целый век
Кличет беды Эдгара По – вский ворон.
Нет, я правду напрасно искал,
Поклонялся напрасно святыням.
Только издали мнился кристалл,
А вблизи был лишь призрачный иней.
Ну, давай же, топор заноси,
Эй, палач, не томи ожиданьем.
Дорогая, меня ты