Ночь только вступала в свои права. Небо едва-едва обожгли первые звезды и Луна. До часа лесных охотников еще оставалось несколько часов, а значит у него было немного времени, чтобы развести костер.

— Ну, хоть какие-то хорошие новости, — подумал Хаджар осматривая количество обломков, а затем вспомнил, что у него нет огнива.

Вспомнил и выругался еще раз.

Глава 1710

Глава 1710

Ковыляя между обломками, принц, подбадривая себя отборной руганью (если бы кто-то услышал эти речи из уст маленького ребенка, то сильно засомневался бы… в том, что ему не мерещится), натаскал обломков из числа тех, что не успели совсем уж сильно намокнуть и имели достаточно небольшие размеры, чтобы сил Хаджара хватило на то, чтобы дотащить их до костровища одной рукой. Вторая все так же держала костыль.

Под конец принц взмок настолько, что начал сильно сомневаться в самой необходимости разводить огонь. Он сейчас скорее бы сиганул в сугроб и полежал там немного, чтобы остудиться. Но именно в этом, если верить Южному Ветру, опасность северных троп. Там холод принимается за жар, а жар таится за спиной мороза. Так что мальчик знал, что скоро его одежда намокнет, станет тяжелой и будет излучать один лишь холод.

Так что без костра совсем скоро вместо мальчика останется одна лишь ледышка. Такая же безжизненная, как…

Хаджар посмотрел на звезды. Они должны были отличаться от тех, что он видел в Городе и да — их карта выглядела иначе. Но сами по себе — все такие же безразличные. Осколки небесного льда — кажется так их величал Мастер. А потом вспоминал, что когда-то давно, на темном своде, в самый разгар ночи, в темнейший его час, на небосклон выходила единственная теплая звезда — покровительница заблудших смертных путников.

Как же он её звал… очень красивое, мелодичное имя… Хаджар не помнил. А лишний раз позволять непонятной железяке рыться в своих мозгах — не хотел.

Мальчик положил в костер пуховую обивку, вырванную из разломанного дивана, после чего начал щелкать огнивом — слава предкам, найденным у одного из рыцарей. Сперва пламя не хотело загораться и искры впустую осыпали немного подмокший, белый пух.

— Давай же, — цедил сквозь сжатые зубы принц. — Давай, дряной ты кусок гуся!

Почему именно гуся — Хаджар не знал. Он вообще не знал из чего именно сделан этот пух, но на ум приходил, почему-то, именно гусь. А может ему эта белоснежная субстанция и принадлежала, потому как прошло несколько мгновений и вверх потянулся маленький прутик пахучего, черного дыма.

Мальчик, игнорируя боль в груди и боку, нагнулся и начал с остервенением дуть на пух. Дым становился все злее и злее, а затем на обломках кареты заиграли первые, еще робкие и неловкие, но все же — языки пламени.

— Проклятье, — принц скривился от боли и откинулся на все тот же крупный обломок и рессоры.

Какое-то время он просто смотрел на все веселее занимавшийся костер. Вот уже затрещали импровизированные “поленья”, потянулся не черный, а серый дым, а лицо обдало волной жара. Еще через некоторое время от одежды мальчика начал отходить пар.

Хаджар повернулся и приложил ладонь к носу Няни.

Дышала.

Удивительно, конечно. Она ведь не была сколько-нибудь сильной практикующей. Стояла в самом низу лестницы силы. И все же — почему-то, придавленная каретой, с перебитым бедром и сломанной ключицей, а также явно целым рядом повреждений внутренних органов, отказывалась умирать. Будто костлявая приходила к ней, а та, как всегда, в своей привычной, строгой манере, отвечала короткое — нет.

Так же, как когда Хаджар и Элейн просили у неё лишние сладости к обеду или мороженное, вместо ужина.

Нет.

Хаджара восхищало это беспрекословное, не подлежащее не торгу, ни сомнениям, окончательно и бесповоротное — нет.

Он провел ладонью по лицу Няни. Поправил волосы и убрал их с покрывшегося испариной лица. Он почти ничего не знал об этой женщине. Ни кто она, ни откуда пришла, ни её имени, ни прошлого. Была ли у неё семья? Когда она брала, в начале сезона холодов, отпуск, чтобы навестить кого-то за пределами дворца, то кто это был? Казалось, ответов на эти вопросы не найдешь ни среди книг Южного Ветра, ни на площадке Мастера.

Женщина, чьего прошлого никто не знал, суровая и крепкая, как скала. Чего говорить — король и королева доверяли ей обоих своих детей…

Хаджар всегда хотел с ней поговорить по душам. Рассказать. Поделиться. Он был уверен, что таким, как Няня, не становишься с рождения и не вырастаешь в тепличных условиях. Она явно видела, пережила, исходила такое, о чем не догадываются живущие в тепле и уюте.

И, может быть, она смогла показать принцу способ, которым можно избавиться от этой жуткой боли.

Принц схватился за грудь.

Нет, не той, что порождена сломанными ребрами, избитыми органами, холодом и усталостью. Нет, боли другой.

А еще злобы. Хаджар посмотрел на Элейн, для которой соорудил нечто вроде ложа из обивки и досок. Он любил сестру. Даже, возможно, больше, чем родителей — сам не знал почему. Но еще… он злился. Каждый раз, когда видел её зеленые глаза, её золотые волосы, смешной курносый носик и пухлые щечки.

Злился.

Так сильно. Так яростно. Что, кажется, если бы хоть на секунду расслабился, дал волю этой злобе, этому… зверю, который сидел внутри его души, то…

Хаджар прикрыл глаза. Он задышал ровнее.

Злилась ли Няня? На судьбу? На тех, кто эту самую судьбу порвал и истоптал? Кто вынудил ей стать