— Денис Валерьевич, вас как на самом деле звать-то?

— Ю-урий Петрович, ну вы даете, — сообщил Соболев с легким возмущением, еще раз блеснул телячьим глазом и удрал.

Вечер он посвятил общению в родном и двоюродном кругу. Обильней всего досталось Андрюхе Федотову из группы взаимодействия, который должен был выяснить все, что «соседи» и «кони» готовы рассказать про жизнь, судьбу и стремления Артема Терлеева, обстоятельства и детали задержания Эдуарда Филатова, дела, связанные с «Потребтехникой», а также с аналогичными заводами в других городах страны. Андрюха побурчал, но смирился — в конце концов, это была его работа, причем не самая пыльная. Веером запросы швырять — это не лысину в поле морозить.

Звонок Цехмайстренко Соболев оставил на сладкое. Сладкое вышло обильным. Распоряжение найти и раскрутить Шамайко открыло в Цехмайстренко лингвистические бездны, о которых Соболев не подозревал. Вынырнув и с наслаждением отфыркавшись, Соболев сказал:

— Ну извини, извини. Тебе же это проще — да и фамилия обязывает.

И отрубился, весело улыбаясь.

Первые ответы от Андрюхи пришли после ужина. Изучив их, Соболев пришел в полное душевное равновесие и наконец-то почувствовал себя хозяином положения. Тема складывалась и срасталась — причем всеми свободными концами. Может, и впрямь шансец у нас с тобой есть, далекий американский друг, подумал Соболев.

Впервые за две недели он мгновенно уснул, выдрыхся, как перекормленный младенец, восстал по будильнику свежим, уверенным и готовым к битве. Готовность пригодилась не сразу.

Чулманск.

Михаил Шелехов

Тотальная мобилизация оборвала провода и убила будки. Из клинической смерти проводную связь пока вытягивали экономные провайдеры, пожарные сигнализации с вохрами и болтливые пенсионерки, неспособные отказаться от квартирных телефонов. А вот телефонные будки потеряли смысл, как и их умершие в младенчестве родственники — двухкопеечная монета и специальный жетон из пластмассы или полосатого металла. А ведь, если вдуматься в слово, будки должны быть и должны будить. Чувства добрые, сонных школьников и все, до чего дотянутся.

Ни до чего будки больше не дотягивались. В лучшем случае стояли памятниками ушедшей эпохе, техническому прогрессу и государственному подходу к инвестициям, которые, ей-богу, лучше б потырили.

Памятники были распространенными и действующими — в основном. Это удобно. А будили они Мишу. Вернее, он сам себя будил во исполнение волшебных боссовых пожеланий — и брел сквозь серовато-синий мороз, скрип и играющее перед лицом облако к алому таксофону, ссутулившемуся в двух кварталах от точки. Это удобно, да.

Звонить источникам с мобильного или квартирного телефона не следовало — да и не было такой возможности. Зачуханная квартира, снятая вчера Славкой на две недели, сроду не знала радости обладания проводной связью. А мобилы «звездочка» включала два раза в день, утром и вечером, на пятнадцать минут, и не с родными симками. Был у босса пунктик по поводу связи — почти смешной. Но большинство боссовых пунктиков было вылеплено из спекшейся крови, так что Миша, например, не смеялся, а исполнял. Мерцающий режим, кстати, не спасал батарейки мобил от интенсивной разрядки — что-то неладное творилось в Чулманске с сигналом сотовых операторов. Всех без исключения.

Колпак таксофона был предсказуемо занесен снегом, но вокруг особых сугробов не наблюдалось, а пятачок, предназначенный для говорящего, и вовсе выглядел расчищенным либо утоптанным. Миша присмотрелся, хмыкнул и подумал, что лунатизму покорны все возрасты и сословья. Аккуратно отпечатал подошву в полушаге от пятачка, присел и потратил пару секунд на сравнительный анализ.

Лунатизм из диагноза следовало вычеркнуть, вписав вместо него застенчивую понтоватость. Типа Мишиной, например. Миша купил зимние ботинки Frye этой весной в Торонто, поведясь на ряд соображений по поводу утепленности и водонепроницаемости обуви, ее грубоватого шарма, скидки удивительных размеров и гарантированного отсутствия досады в связи с тем, что сволочь Славка в пародийном раже урвал себе такие же. Урвать ему было негде: по причинам, о которых не принято говорить, в англосаксонские владения Славка был невыездной, а на доступных ему пространствах марка не встречалась. К Мишиному удовольствию, это была не только Славкина беда. Так что ботинки носились в охотку, грели, не жали и вызывали зависть знатоков при равнодушии лохов.

Отпечатки у ботинок тоже были неброскими, но приметными, с пятью крестами при заостренных концах. И их было много — кто-то подошел к таксофону по той же тропке, что и Миша, усердно потоптался и ушел обратно. Сперва Миша подумал, что сам каким-то чудом наследил накануне — мимо проходил и забыл, например. Не бывает, но вдруг. Потом Славку заподозрил — что он Мишины ботинки стащил и, болтая в них ступнями, как языком в колоколе, играл тут ночью в паранормальное явление. Тоже не бывает, но тоже вдруг. Не, не вдруг. Размер не совпадал. У Миши сорок третий, а тут максимум сорок один с половиной, мальчик с пальчиком. Как у Славки примерно. Или Славка все-таки ботинки через интернет купил? Черт. При чем тут Славка? Сферический продвинутый чулманец купил через интернет симпатичные ботинки, после чего не мог удержаться от ночного похода на таксофон. Нормально. Зато не придется еще три квартала по дубаку к следующему таксофону семенить — этот, вопреки опасениям, работает. Если, конечно, проклятый конкурент не из спортивного интереса утаптывал тут снег подошвами повышенной сцепляемости.

Не из спортивного. Трубка, давящая холодом даже сквозь перчатки и шапку, ныла безнадежно, но громко. Миша поежился, прищурился, вставил карту, огляделся, невнимательно соображая, куда, интересно, мог уйти проклятый конкурент и можно ли его найти чисто с целью полюбоваться, набрал по памяти номер, выслушал ответ, нажал несколько кнопок, первые по памяти, далее в ответ на вопросы, и спросил:

— Ну какие там новости?

И забыл про отпечатки, конкурента и иные забавности, не связанные с работой.

На обратном пути следовало купить шоколада и моркови, но Миша на это забил. За виском заколотились часики, как при всяком всасывании в цейтнот, но Миша зашел в «Перекресток», чтобы ритуально осмотреть траверзы. Он даже купил батон, непригодный для «звездочкиного» питания в принципе, — а на кассе долгую секунду не понимал, почему ему не хватает рук для пакета. Да потому что в левой руке телефонная карта зажата, которую он из таксофона вытащить не забыл, а сбросить забыл. Миша машинально сунул карту в карман пальто, подцепил пакет и пошел. На точку пошел — ибо траверзы были чисты, а хронометр в голове стал слышным, кажется, даже кассирше.

В зачуханную квартиру Миша вошел через девятнадцать минут после того, как повесил трубку. Босс уже заварил волшебный свой чай и заставил Славку накрыть на зачуханный стол. Славка, естественно, подчинился и, естественно, впал от этого и от запрета курить в тихое раздражение, которое и на сей раз вылил в нестандартную форму. В чашку соковыжималки он ее вылил. А соковыжималку, местного производства, купил вечером, с вызывающим видом, — и после подъема, пока Миша собирался, Славка угрюмо читал инструкцию, время от времени принимаясь чем-то жужжать. Чтение пошло впрок. Соковыжималка стояла возле зачуханной раковины, окруженная десятком пластиковых стаканов и адским сборищем недочищенных и недорезанных фруктов и овощей. Были там выдавленный лимон, по паре картофельных и яблочных бочков, несколько апельсинов, свекла, красная луковица, бананы и фейхоа с авокадо. Словом, все что можно, кроме мандаринов, конечно. А мощно затоварившийся вчера Славка с крайне гадливым видом брал очередной стакан, отхлебывал из него, не меняясь в лице, ставил стакан на место, мучительно глотал, закрывал глаза, через пару секунд скорбно открывал их и тянулся за следующим стаканом.