какие есть скаутские специальности. Учил складывать пальцы в символ: большой прижимает к ладони согнутый мизинец, закрывая его собой, как старший брат младшего, а остальные пальцы вытянуты, словно стоят в строю.

Скаутские уроки прятались под видом шахматного кружка, с расставленной заранее позицией и тетрадями, открытыми для записи ходов. Под предлогом похода к заброшенной церкви Рост взял детей на несколько дней в лес, учил разбивать лагерь, зажигать костёр с трёх спичек и показывал морские узлы. Почти все старшие увлеклись этой игрой и спрашивали Роста о клятве, которую давали новые скауты. Он обещал принять их в организацию тайно.

Тогда я по-настоящему приблизилась к ним. Борис, Таня, Денис, Женя — вот кого я помню, будто видела ещё вчера. Особенно вился около Роста и мучал его вопросами о богослужении Антон, тот самый. Ему только исполнилось двенадцать, и он был самым младшим.

Почти все приходили к нам на квартиру. Обычно по одному, чтобы без лишних подозрений. Они садились на кухне, заучивали вытащенные Ростом из-за шкафа скаутские тетради и прислушивались к бомбардировкам. Несколько раз приходили их встревоженные родители: близко ли на самом деле фронт? Говорят, всё немецкое начальство уезжает, правда?

Мы ничего определённого сказать не могли. Молитвы о победе звучали всё отчаяннее, но во время возгласов на ектении священники как бы проглатывали имя Гитлера.

В сочельник был отрокам и отроковицам подарок. Рост обещал, что, как только снег стает, он проведёт посвящение в скауты. Оттого рождественская служба казалась ещё более радостной, блестящей, пересыпанной сахарными огнями.

Прошла неделя, и к нам явился отец Бенигсен — без предупреждения, просто постучал в дверь. Осмотревшись в прихожей, спросил, где можно спокойно переговорить. Я зачерпнула воды и дрожащими руками водрузила чайник на огонь. Вдруг проболтались? Но дело было гораздо хуже: через три дня из города увозили миссию. Кто отказался, впоследствии мог эвакуироваться на запад сам, на свой страх и риск, но безо всяких гарантий.

Немцы скрывали, что бои идут уже менее чем в ста километрах от Пскова, а теперь захотели, чтобы служащие миссии немедленно приготовились к отъезду. Конечно, и рейхскомиссариат, и пропаганда утверждали, что эвакуация в Ригу лишь временная и даже полезная, поскольку её можно рассматривать как командировку на богословские курсы в экзархат и оттуда можно ездить в Псков по пропускам в прифронтовую зону, но было ясно, что угроза очень серьёзная.

Все, кто служил до войны, решили остаться. Остался даже отец Ионов, к которому мы ездили в Остров. А приезжие, конечно, эвакуировались. Гримм прислал циркуляр, где отцу Заецу предписывалось следить за сборами иереев и эмигрантов с семьями, а для всех прочих держать отъезд в тайне.

Бенигсен ушёл, и последовала безумная, горячечная ночь. Рост отрицал, что шанса вернуться не будет. Не соблюдая уже никакой конспирации, я яростно перебивала его: хватит врать себе — если уезжаем, то навсегда. Рост закрылся, занавесился. Ещё бы — у него здесь были ученики.

Наконец он встал и закружил по комнате: солидаристы проникали через границы, чтобы оставить в России агентов и передавать через них литературу и сигналы к действиям, когда эти действия понадобятся, — и вот теперь, когда есть шанс, что фронт вновь развернётся на восток, мы тоже должны оставить здесь своих людей. «Добровольно ли? — спрашивала я его. — Разве дети смогут ответственно выбрать?»

Рост падал на колени и молился, а я думала: мы преступники, мы обманываем чужую слабую волю. Было бы честно забрать их с собой — но раскрывать тайну лично каждому было страшно, а говорить с их родителями — и подавно: кто-нибудь сдаст. При этом немцы всё-таки обещали позже эвакуировать всех трудоспособных горожан и их семьи. Нам же точно нельзя было оставаться. Даже мне, учитывая статью с фотографией в «За Родину».

Тогда я сама сложила руки и взмолилась: Господь, в которого я не верю так, как предписано верить, и который попустил тележки с трупами, но всё-таки — если ты существуешь в неведомом мне обличье и силе, направь нас, подскажи нам, что делать с ни в чём не повинными детьми!

«Почти взрослые, — сказал Рост, встав. — Мы были готовы умереть за Россию и веру вот такими. — Он показал метр от пола. — Расскажу им, пожалуй, что могу, и не буду унижать их приказом. Пусть решают сами. Господь управит. Всяко плохо». Я закрыла лицо руками и подумала, провидица: сколько раз закрою ещё.

Утром я хотела зайти к Елене, но с улицы увидела, что она снимает подшитые креповые занавески, и передумала. В прочие окна смотреть было невыносимо. Вечером Рост пришёл злым. Он хотел подготовить детей к разговору об отъезде, но через десять минут после начала урока явился отец Заец. Делая вид, что хочет поговорить о подготовке к причастию, он сидел до звонка и шёл по двору вместе с учениками. Рост успел шепнуть Денису, чтобы тот сходил ко всем на квартиры и объявил: завтра вечером сбор в заброшенной Плоской башне на стрелке рек — и чтобы выучили скаутскую клятву.

Всю ночь Рост вырезал из поленьев крошечные лилии, стянутые лентой, а я покрывала их лаком. Требовался шифр, чтобы кодировать письма. Рост долго что-то вспоминал, записывал в тетради, вырывал листы и рвал на мелкие кусочки.

Небо цвета разведённой марганцовки, руины стены, белая река. Сосновые дымы Завеличья и марево мороза. Суета на улицах — грузовики сновали туда-сюда чаще обычного. Неужели мы всё это покинем: эти кривые заборы, снег, чернеющие ветви, огни?

Дети сели в круг. Их иконописные лица сияли. Самые близкие там, в том городе, и необратимо далёкие. Я страшно жалела, что не успела узнать их ближе и глубже. Женя мечтала сдать экзамен на знак «Три пера», Борис — на «Связиста». Они стаскивали варежки, складывали пальцы в приветствии и произносили обещание.

Рост обнимал каждого и выдавал лилии. Затем все помолились, и он спросил: «Отец наш, архиепископ Сергий велел нам и многим работникам миссии на время уехать в Ригу. Может статься, что поездка затянется на месяцы. Я должен иметь с вами почтовую связь — даже если Господь попустит, что в город войдут большевики. Впрочем, в этом случае вам с родителями заранее предложат эвакуироваться».

Дети молчали. Рост уверенно, будто не предполагая, что что-то может не получиться, объяснил шифр и вдруг прервался и спросил: подождите, кто согласен переписываться? Все молча подняли руки, и только Антон спросил: «Так всё-таки может так статься, что вы не вернётесь?»

Я испугался, что Рост не выдержит. Он правда не выдержал, заговорил, что Германия сильна как никогда и контрнаступление