Когда они продолжили путь, Салли смогла наконец расслабиться и открыла забрало, расстегнула костюм. Они совершали переходы не быстрее, чем на старом «Марке Твене» – корабле, на котором она путешествовала по Долгой Земле с Лобсангом и Джошуа Валиенте пятнадцать лет назад. Не быстрее, чем на современном коммерческом грузовом транспорте, и гораздо медленнее, чем на экспериментальном скоростном судне или хотя бы на военном корабле. Но все же достаточно быстро, подумала она, чтобы путешествовать, как они, в неизвестность.

Только путешествие это казалось чересчур однообразным. В кабине у них имелись простые счетчики переходов, и Салли периодически смотрела на цифры, что там высвечивались: шестьдесят миров в минуту и более трех тысяч в час. В Долгой Земле при такой скорости они бы прошли миры с Ледниковым периодом уже в первый час и сейчас пересекали бы так называемый Рудный пояс, череду миров с совершенно другими климатическими условиями: сухими, суровыми… Даже в меньшем масштабе Долгая Земля имела больше особенностей, больше различий. Здесь же не было ничего – один только Марс с мелкими расхождениями в деталях. И нигде ни признака жизни: один мертвый мир за другим.

Однако порой она отмечала у себя странное ощущение – словно что-то изгибалось, уплывало прочь… Она помнила это ощущение по своим путешествиям по Долгой Земле: это было ощущение, что где-то рядом находилось слабое место – короткий путь через длинную цепочку миров. Она подумала, что такому, как Фрэнк, это показалось бы невообразимо экзотичным. У Салли же при этом ощущении затеплились воспоминания.

Планеры, словно огромные птицы в пустом небе, продолжали путь. Они начали его вскоре после рассвета, но теперь время на Марсе перевалило за полдень. Салли попыталась поспать, попросив Фрэнка разбудить ее, когда будет Барсум.

Когда они туда добрались, Салли успела проспать всего пару часов. Но разбудил ее не Фрэнк, а очередной крутой вираж планера. Она резко выпрямилась в кресле, потянувшись руками к забралу.

В кабине было вроде бы темно, и она подумала, что они угодили в очередную бурю. Затем она поняла, что это оттого, что солнце опустилось к горизонту на западе и небо теряло свой цвет – и в этом конкретном мире оно было окрашено фиолетовым, а не коричневым от пыли, как обычно.

Фрэнк негромко переговаривался с Уиллисом по радио.

– Лететь по этому миру с его плотным воздухом – это все равно что пробиваться сквозь стену, – сказал Фрэнк. – Хуже, чем в пыльную бурю. Такого мы не ожидали.

– Да, но планеры справляются.

– Возможно, у нас получится устроить что-то вроде прохода, поэтому мы больше не переходим. А еще мы можем подняться на бо́льшую высоту, где воздух не бывает таким ужасно плотным…

Пока они говорили, Салли изучила то, что находилось вокруг нее. Они выписывали вираж над пыльной каменистой равниной, недалеко к северу от устья долины Мангала. Выглянув поверх плеча Фрэнка на приборную панель, Салли увидела, что примерно за двенадцать часов они преодолели более сорока тысяч миров. И вот теперь этот – новый и не такой, как остальные. Воздух здесь был плотный, богатый кислородом и содержащий водяной пар. Не такой насыщенный, как атмосфера Марса Дыры, но, судя по всему, лучше, чем в большинстве других миров, что им встречались.

Затем на поверхности что-то пошевелилось.

Сначала Салли, присмотревшись, увидела что-то похожее на рябь на пыли, но затем эта рябь у нее на глазах переместилась и изменила форму. Низкое солнце отбрасывало длинные тени, позволяя следить за этой диорамой.

Затем в пыли возникло тело.

Она увидела сначала зияющую пасть, затем пустотелый остов, покрытый хитиновыми пластинами, которые сверкали в свете заходящего солнца. Она будто смотрела на показавшегося из моря кита. Затем пасть широко распахнулась, зачерпнув песок. И больше того: Салли увидела еще несколько форм, показывающихся из-под земли, хоть ни одна из них и не была такой же крупной, как первая, – вероятно, это были молодые, незрелые разновидности. Они рассекали пыль, помогая себе плавниками: на самом крупном из них Салли насчитала дюжину пар конечностей.

– Жизнь на Марсе, – выдохнула она. – Животные.

– Ага, – проговорил Уиллис. – Как киты в море пыли. А ведь в этом мире нет Дыры. Так что эта жизнь может иметь общие корни с жизнью местной Земли. Пусть даже очень далекие.

– Трудно даже представить ее масштаб.

– Эта большая мать размером с атомную подлодку, – сказал Фрэнк. – И может быть, оно… она… эта мать… Вот это зрелище!

– Это же логично, – проворчал Уиллис. – Экология определяется средой. Здесь пыль, должно быть, такая мелкая, что сыпется как жидкость и способна содержать что-то вроде морской биоты…

– Погоди лучше с лекциями. Посмотри туда! Прямо как в старой фантастике. У меня в детстве была книжка, она на двадцать лет старше меня, и из нее я узнал об экологии больше, чем за всю школу. Так что если вы вздумаете сказать, что научная фантастика не имеет прогностической силы…

– Приглуши звук, юный фантаст, – мягко проговорила Салли.

– Извини.

– Может, вернемся хоть к какому-то подобию здравого рассуждения? – не выдержал Уиллис. – Почему мы видим здесь этих… китов… именно в этом мире? Потому что здесь больше тепла и влаги – ненамного, но все же. И местный воздух содержит много вулканических продуктов. Сернистый ангидрид…

– Вулканическое лето? – спросил Фрэнк.

– Думаю, да.

– Значит, все точно, как ты предполагал, Уиллис.

– Нам нужно подтверждение. Я бы запустил здесь зонд. Медленного дрона, например. У нас есть несколько – их можно пускать на воздушных шарах. Если здесь был супервулкан, как Йеллоустоун, то самое вероятное его местонахождение – где-то в Аравии, это древний район далеко отсюда. Там, может быть, найдется и кальдера.

Салли насупилась:

– Что-то мне непонятно. При чем тут вообще вулканы?

– Я думаю, что этот мир – Джокер, – объяснил ей отец. – Смотри, Салли, жизнь – наличная, сложная, во всяком случае активная – на Долгом Марсе будет редкостью. А на Долгой Земле в большинстве миров она есть, но там есть Джокеры, исключения, пострадавшие от какого-нибудь бедствия, зачастую безжизненные. Правильно? Здесь же все наоборот. Долгий Марс большей частью мертв. И только в Джокерах, редких островах теплоты, может существовать жизнь… В начале своей истории Марс был теплым и влажным, с обширной атмосферой и глубокими океанами. Во многом похожим на Землю. И тогда там зародилась жизнь.

– Но Марс вымерз. Мне Алексей рассказывал.

– Но жизнь упирается, Салли. Она прячется под землю, цепляется в виде спор или бактерий, поглощающих водород, сульфиды или растворенную органику в древних соленых аквиферах, – или даже в виде организмов, покрывающихся оболочкой и впадающих в спячку. Жизнь не боится ни жары, ни холода, ни радиации, ни засухи, ни нехватки кислорода, ни экстремального ультрафиолета… А иногда ей выпадает шанс на нечто большее. Представь на минуту, что на марсианской орбите оказался ледяной астероид, который постепенно разваливается, выливаясь дождем на планету, наполняя ее водой и всякими летучими веществами…