В ресторане, пока официант вел их по залу, Варя кивнула паре знакомых лиц. Мэтью шел за ней. Сев за столик, он сказал:

— Я тебя, наверное, подвел. Ты ослепительна, а я в джинсах и своем вечном черном блейзере, только рубашку поменял.

Варя и бровью не повела, только посмотрела на него чуть затуманенным взором, полным восхищения.

— Как ты ошибаешься. Это Москва, Мэтт. Хорошо это или плохо, не знаю, но тут женщин ценят только за красоту. А мужчин — только за успех. Лишь очень успешный и уверенный в себе мужчина может прийти в ресторан с красивой женщиной, одетой по-вечернему, а сам при этом быть в джинсах. Я иного от тебя и не ожидала. Если бы ты пришел в костюме, да еще, не дай бог, с галстуком Hermes, ты бы меня разочаровал. Так одеваются лишь мужчины, которые стараются доказать, что они — кто-то.

— Ничто так не приятно, как грубая лесть.

— Я же не зря твой пятый любимый клиент.

— Уже пересмотрел ранг. Ты за это время стала моим первым любимым клиентом. Ты действительно необыкновенно smart.

— А мне кажется, что я вся создана из академических схем, а жизнь совсем другая, и я ее не понимаю. Иначе я не оказалась бы в этой кошмарной ситуации.

— Она не кошмарная… Предлагаю поговорить об этом завтра на свежую голову.

— Как скажешь. О чем сейчас хочешь поговорить?

— О том, как я люблю шампанское. Замечательно, что ты привела меня в рыбный ресторан. Шампанское со скампи — что может быть лучше! Я совершенно испорчен шампанским. У меня маленький дом в Сассексе. Он смотрит на море и там грандиозный вид: клифы, прибой и солнце на закате прямо как на пейзажах Тернера, это такой английский художник. Обожаю сидеть с шампанским и смотреть на закаты.

— Уже представила себе, хотя должна сказать, не люблю Тернера.

— Правда? Я тоже. Всегда считал, что у него нет техники рисунка. Ты знаешь английскую живопись, оказывается?

— Я много чего знаю, что не имеет, к сожалению, никакого применения в жизни.

— В этом смысле я всегда тащусь от Венеции…

— В каком, в этом? Там нет живописи, кроме Тинторетто.

— Тинторетто — гениальный художник. Страшно его люблю.

— Да? А мне все его полотна кажутся на один лад — куча народу и все такое темное, мрачное.

— Так это самое ценное — уметь написать картину, в которой куча народу, много чего происходит, есть драма, есть перспектива, это невероятно трудно.

— Тогда тебе должен понравиться наш Суриков. Хотя они, конечно, по колориту, стилистике, композиции совсем разные. Но у Сурикова на полотнах тоже всегда куча народу. Кстати, ты надумал насчет Третьяковки?

— Сходил бы с удовольствием, но этот приезд и так почти как каникулы. Тем более с таким гидом. Так вот, возвращаясь к моему дому в Сассексе: ты обязательно должна ко мне приехать в гости.

— Как только ты сделаешь возможным мой приезд в Англию. Все в твоих руках, дорогой Мэтт…

— Считай, что если у меня раньше было недостаточно стимулов, то теперь я полностью motivated. Кстати, как поживает твой немецкий бойфренд? От него ничего интересного не слышно?

— Какой немецкий бойфренд? Он вовсе не бойфренд, а так, коллега, друг, с которым мы вместе иногда проводили время, ходили, например, в музеи, в оперу.

— Вот как? Мне иначе представлялось. С твоих же слов.

— Не знаю почему. Возможно, ты неправильно меня понял.

— Возможно, — усмехнулся Мэтью.

Они продолжали говорить о живописи, потом — о музыке, выяснилось, что оба любят, как ни странно, Вагнера, мощную экспрессивную музыку без мелодий этого «гения, пошедшего по ложному пути», как сказал о нем Чайковский. Потом перекинулись на литературу. Наконец Варе было кому рассказать, как она обожает Ивлина Во и как специально поехала смотреть Castle Howard в Йоркшире, где снимался телесериал по его роману «Возвращение в Брайдсхед». Мэтью подхватил тему, заявив, что новый фильм Miramax «Возвращение в Брайдсхед» он даже смотреть не пойдет, чтобы не портить впечатление от сериала, потому что Джереми Айронса в роли Чарльза переплюнуть невозможно. Потом они обсудили другие романы Ивлина Во, зацепили Скотта Фицджеральда… О чем бы они ни говорили, у них полностью совпадали мнения, разве что кроме Тинторетто. Это безбрежное созвучие друг другу изумляло обоих. Мэтью не мог припомнить, когда он с такой готовностью открывал себя женщине, у него слегка кружилась голова. А ведь он всего лишь хотел насладиться своим любимым занятием познания мира другого человека, отмычку к которому ему давало профессиональное право на интимную духовную близость.

— Должен признаться, я выборочно отношусь к опере.

— Я тоже. Кроме Верди, Чайковского, Моцарта, Пуччини, Генделя, ну и, дозированно, Вагнера, даже сразу не скажу, что бы я с охотой послушала…

— Ты что, а…

— «Кармен», конечно, — сказали они в один голос.

Было даже страшновато, до чего они одинаковые. Отношения клиента с адвокатом бешеным темпом мигрировали в какую-то новую сторону. Мэтью, который еще накануне позволял гардеробщику ресторана подавать Варе пальто, видимо, опасаясь sexual harassment, теперь вскакивал и отодвигал ей стул, когда она выходила, и так же вскакивал, когда она возвращалась в зал. Вечер пролетел как миг, обоим не хотелось расставаться, но приличия обязывали.

Следующий день опять был заполнен работой, но состоялась и прогулка по соборам Кремля, а вслед за ней — и по промерзлой, пустой Москве до ресторана «Пушкинъ», где вновь был восторг Мэтью от Москвы и Вари в ней. Варя поразилась, что Мэтью из всего длинного и замысловатого меню «Пушкина» мгновенно выбрал блины с икрой и суточные щи на второе. Самый лучший, безошибочный выбор. Этот парень — просто ее двойник.

На улице, совершенно окоченев, Мэтью решился натянуть на голову лыжную шапочку, комично смотревшуюся в сочетании с его профессиональным темно-синим кашемировым пальто.

— Моя герлфренд всегда надо мной издевается, когда я надеваю это уродство, — сказал он и добавил после паузы, — а тебе это тоже не нравится?

Варя обронила:

— Я не хочу отвечать на этот вопрос.

Мэтью это отфиксировал. Следующим утром он уже радовался, что уезжает. Игра с партнером, который тоже умел водить хороводы так ювелирно, на нюансах, была абсолютно perfect, завораживала, вела за собой, не давая обоим опомниться. Она кружила их в танце, который нет времени остановить, потому что надо делать следующее па. Кружение все ускорялось, они видели лишь глаза друг друга и почти не различали пространства вокруг, проносящегося вихрем, а головокружение нарастало. Но и удержаться от продолжения этого танца на минном поле не представлялось возможным — слишком был он изыскан и так под стать каждому из них. Ни Варя, ни Мэтью никогда не танцевали так прекрасно, — столь удивительной была гармония, возникшая уже после первых тактов этой внезапно зазвучавшей музыки. Они сидели за ланчем в маленьком обыденном ресторане, пожирая друг друга глазами, говоря ни о чем. Слова лишь создавали фигуры танца, который они исполняли с мастерством и вдохновением, чувствуя партнера всем телом, несмотря на то что их разделял стол.