Вот что мы услышали из-за двери.

Ухарев (прокуренно и сердито). Автобаза открывается в шесть утра. Ночью там дежурит собака Вовка, при ней Шашечкин, ученик сторожа. Первым делом вы избавитесь от собаки, вот вам огурец, он отравленный, поэтому не вздумайте его есть. Просто бросите огурец собаке, она сожрёт и ровно через минуту сдохнет. Дальше – Шашечкин. Шашечкина вы свяжете и засунете ему в рот кляп. Можете его легонько побить, пару синяков, но не больше.

Матросов (недоверчиво и с опаской). Ну а если там будет этот, ну который там главный сторож?

Ухарев (с глумливым смешком). Самый главный? Который Ёжиков? Да он спит без задних ног после бани и очухается не раньше как к послезавтра. Угорел, парку нанюхался и готов. Банщик Прошкин, мой дружбан, посодействовал.

Начинающий хулиган Звягин (заплетающимся от волнения языком). Так у Шашечкина вроде ружьё?

Ухарев (выдыхая табачный дым). Ну ружьё, да что от такого толку? Оно ж в жизни никогда не стреляло. Одно название только, а не ружьё. Слушай дальше. (Прокуренно и сердито.) Когда кончите с собакой и Шашечкиным, продырявьте шилом колёса у всех машин. Кроме одной. (Строго.) Запомните, одну машину не протыкать. Ту, которая ближе всего к воротам.

Громилин (радостно). А может, это, того? Поджечь? Дым красивый, и вообще интересно…

Ухарев (сердито). Я тебе дам – «поджечь»! Чтобы погубить мне всё дело? Чтобы прирулили пожарные на своих водовозах? Чтобы шухер поднялся на всю Коломну? (Закуривая.) Сказано, шилом – значит шилом, и никакой самодеятельности. Встречаемся завтра, сами знаете где. (Со смехом.) За бочкой, где огурцы с примочкой. Там, за бочкой, и рассчитаемся.

Матросов (хитро). Нам бы, дядя, хотя б по рублю на рыло. Для авансу. (Смеётся.) Чтобы было на что шило купить.

Ухарев (выдыхая дым). Больно длинное получится шило. (Хмыкает.) По рублю-то. Но деловой подход одобряю. (Серьёзно.) Так и быть, по полтиннику отстегну. Для авансу, как на шкурообдирочном производстве. (Звенит мелочью.) Там, где шкуры со свиней обдирают. Только если до пяти не управитесь, тогда расчёт пойдёт по другим расценкам. (С жестью в голосе.) Как в центральном похоронном бюро.

Матросов (строго). Дядя, не бэ. Всё будет сделано в лучшем виде. Делов-то пачка – отравить огурцом собачку, связать дохлятика да шилом по шине торкнуть. С этим и инвалид справится.

Ухарев (выдыхая дым). Всё, расходимся. Время – деньги. Ну, подельнички, ни пуха ни пера.

Матросов, Громилин, Ватников и начинающий хулиган Звягин (хором). К чёрту!

Нас как пыльным мешком огрели по голове. Даже не мешком, а графином. Мы стояли с вытаращенными глазами, обалдевшие от подобной несправедливости. Это надо же, отравить Вовку! Добрую лохматую Вовку, нашего четвероногого друга отравить каким-то там огурцом! И проткнуть на машинах шины! Ладно шины, они резиновые, шины можно купить другие. А другую такую Вовку не купишь ни за какие деньги.

Ну уж нет! Этому не бывать!

Мы сбежали по ступенькам в туннель, объяснили Шкипидарову ситуацию и отправили его обратно на базу, чтобы он предупредил Лёшку Шашечкина. Оставшись со Щелчковым вдвоём, мы продолжили нашу подземную экспедицию.

Пахло морем, мылом и почему-то машинным маслом. Мы стояли в сухом колодце, на неровном бетонном дне, и смотрели, как в высоте над нами робко светит одинокая лампочка. До неё было метра три, но ни скоб, ни удобных выступов на стенках колодца не наблюдалось. Попали мы сюда ненароком, заплутавши в туннелях и тупиках. Вышли на тусклый свет, маячивший в темноте прохода, затем пролезли через каменную воронку и оказались в этом самом колодце, из которого не знали теперь, как выбраться.

– Вот тебе и пришли на помощь! – раздражённо сказал Щелчков. Он со злостью шаркнул ногой о камень, словно камень был во всём виноват. Потом странно посмотрел на меня. – Слушай, – начал он, слегка запинаясь. – Я, конечно, понимаю, это всё ерунда… – Он помялся и отвёл взгляд. – Этот наш коробок с ракетой… Помнишь, ты вчера говорил, что всегда, когда он появляется, почему-то всё улаживается само собой…

Щелчков не договорил, замолк, но я заметил, как в глазах у него промелькнул огонёк надежды. Промелькнул и ушёл под веко.

Я засунул руку в карман и вытащил на свет коробок; в глянцевой его этикетке искоркой отразилась лампочка, та, что заглядывала в колодец. Искорка мгновенно погасла, на колодец упала тень, лампочку, как луну на небе, заслонило что-то тёмное и большое.

– Эй! – сказало тёмное и большое почему-то голосом дяди Коли Ёжикова. – Кто там говорит насчёт помощи?

– Это мы, дядя Коля, мы! – закричали мы счастливыми голосами.

– «Мы» – а это, простите, кто? Не то как-то пришёл один: я, мол, мастер по банному оборудованию, – так двух кранов после в бане недосчитались.

Мы назвали дяде Коле фамилии.

– Вери гуд, – сказал дядя Коля сверху. – Я-то сразу понял, что это вы. Только ночь нынче больно бурная, столько всяких интересных событий, что проверка, я подумал, не помешает. Может, кто-нибудь под вас маскируется, записал ваш голос на граммофон, чтобы думали, что он – это вы.

Не прошло и пяти минут, как мы оба, усталые, но довольные, уже отряхивались от колодезной пыли и удивлённо озирались по сторонам.

Место, в котором мы оказались, очень сильно напоминало подземный грот из романа «Таинственный остров» писателя Жюля Верна. Огромное полутёмное помещение с мощными каменными колоннами, поддерживающими гранитный свод. Вдоль колонн были протянуты трубы, а к камню лепились лесенки, исчезающие в таинственной высоте. Но не это было самое интересное. Посередине большого зала, ограниченное бетонным барьером, темнело пятно воды площадью с приличный бассейн. По маслянистой его поверхности плавали блестящие пузыри и какой-то древесный мусор.

– Это где мы? – спросил Щелчков.

– Мы как раз под Усачёвскими банями. – Дядя Коля кивнул наверх и встопорщил свой командирский ус. – Видите, вон там, над колонной? Там парилка. А вон там гардероб. – Он ткнул пальцем чуть-чуть левее, в шевелящуюся под сводами темноту.

На дяде Коле был рабочий комбинезон с оттопыривающимися накладными карманами. Из карманов лезли разные инструменты – плоскогубцы, штангенциркуль, отвёртка – и стальные бородавки болтов;