зовёт на помощь своих товарищей, то есть нас, меня и Щелчкова, как страдает, но военной тайны не выдаёт. – Надо Шкипидарова выручать.

– Молодец, – сказал товарищ капитан Немов, молча слушавший весь наш разговор. – Только так настоящие друзья и поступают. Но ответь, пожалуйста, на простой вопрос. Как же ты его собираешься выручать, если даже не знаешь, где вашего товарища прячут?

Я примолк, не зная, что на это ответить.

– То-то и оно-то, что так! – покачал своей седенькой головой товарищ капитан Немов. – Надо это дело сначала хорошенько обмозговать, а потом уже принимать решение. Сгоряча такие дела не делаются.

Дядя Коля стукнул кулаком о ладонь.

– Но машину всё-таки эти мазурики с базы стыбзили. Придёт сегодня утром водитель Пешкин, а машина его – нету его машины. С кого спрос? Известно с кого – с меня.

– И к-колёса? – заикаясь, спросил Щелчков. – И к-колёса они т-тоже ш-шилом п-про-ткнули?

– Нет, колёса, слава богу, остались целые. Вовка им такие показала колёса, что они ещё полгода будут помнить её науку.

– Погодите, а отравленный огурец? Разве Вовке его не бросили? Или не подействовал огурец?

У Щелчкова аж икота прошла, так его заинтересовала эта загадка.

– Бросить-то они его бросили, – неохотно объяснил дядя Коля, – да поймала его не Вовка, а поймал его ваш товарищ. Половину огурца слопал сам, а вторую половину дал Лёшке. Мой-то Лёшка организмом покрепче, пару раз его пробрало – и ничего. Ну а вашего товарища так сморило, что он лёг и моментально уснул. Лёшка мой его по-всякому поднимал – и из чайника лил воду на голову, и гантелей о сковородку стукал, – а ваш храпит и никакого внимания. Это Лёшка потом рассказывал, когда сюда по телефону звонил. И когда они забор перелезли, в смысле эта хулиганская шайка, то мой Лёшка его в будке оставил, а сам Вовке на помощь бросился.

– Ну а в плен? – спросил я у дяди Коли. – Как он в плен-то умудрился попасть?

– А что «в плен»? – удивился дядя Коля моей наивности. – Он же спал, а когда ты спящий, тебя разве что ленивый не возьмёт в плен. Ведь от сонного какое сопротивление? Он же ни под дых не ударит, ни по чашечке ногой не лягнёт. Мы на фронте только сонными языков и брали. Слышишь, скажем, в окопе храп. Ага, думаешь, дрыхнет немец. Тут-то ты к нему в окопчик и шасть, бух для верности его прикладом по голове, схомутаешь сонного, как личинку, кляп в рот вставишь, на плечо – и к своим.

– То ж на фронте, – сказал Щелчков. – А сейчас какая война?

– Тут ты, хлопец, в коренную не прав, – чуть ли не обиделся дядя Коля. – Фронт всегда присутствует в нашей жизни. Уголовщину в пример не беру, здесь всё ясно, спуску нет однозначно. Ну а то же хулиганство, допустим? Разгильдяйство, очковтирательство, криводушие? Пока в жизни существуют эти явления, надо с ними вести войну. Беспощадную и до полной победы. А война – это вам не шутки. Это вам не в шашки в поддавки дуться. На войне может случиться любое – могут в плен забрать, как вашего друга, могут ранить, а могут и чего хуже.

– Всё понятно, – кивнул я сдержанно, – только непонятно: зачем?

Ведь и вправду, если подумать, то невольно возникает вопрос: что такого в Шкипидарове есть особенного, чтобы брать его во вражеский плен? На кой ляд он им, такой, сдался?

Дядя Коля хотел мне ответить, но его опередил капитан Немов.

– Если взяли, значит было зачем, – заявил он авторитетным тоном. – У преступников своя логика. Кстати, интересное дело: увезли вашего товарища на машине, той, которую похитили с автобазы. Но похитила автомобиль не шпана, этих Вовка быстро научила держать фасон, а угнал машину длинный тощий нервный нахальный тип, от которого воняло какими-то прокисшими овощами. Не то турнепсом, не то пареной репой, не то горохом.

– Огурцами, – подсказал я.

– Огурцами? Возможно, и огурцами. Это информация Шашечкина, он особо к запаху не принюхивался, не до того было.

– Длинный тощий нервный нахальный тип – это Ухарев…

Я, сбиваясь и глотая слова, стал рассказывать товарищу капитану и дяде Коле обо всём, что мы услышали, когда стояли под дверью на площадке винтовой лестницы.

Товарищ капитан Немов слушал и всё время кивал, будто наперёд знал ход событий. Лицо его при этом оставалось спокойным. Когда я дошёл до приказа Ухарева управиться с машинами не позже чем до пяти утра, товарищ капитан Немов бросил взгляд на часы.

– Чего-то в этом роде я от него и ждал, – сказал товарищ капитан Немов, дослушав мой рассказ до конца. – Сейчас два ночи. Времени в запасе хоть и маловато, но есть. Ты, Игнатьич, в лодку пока сходи, ключи свои из мотора вытащи, а то, не ровён час, в самый нужный момент какая-нибудь закавыка с двигателем случится. А я пока с ребятами проведу беседу. Как-никак, они в этом деле самые непосредственные участники.

Дядя Коля кивнул и полез выполнять задание.

Товарищ капитан Немов обнял нас со Щелчковым за плечи:

– Я ведь, ребята, не просто вас сюда пригласил полюбоваться на мою красавицу-лодку. Как она вам, кстати, понравилась?

Мы кивнули, и я спросил:

– Товарищ капитан Немов, а почему у неё такое название?

– Ну, – смутился почему-то капитан Немов, – не «Акулой» же мне было её назвать или «Корюшкой». «Любовь Павловна» – по-моему, очень славно. Разве нет?

– Любовь Павловна – это наша соседка, – сказал Щелчков. – И фамилия у неё – Сопелкина.

– Да? – сказал на это капитан Немов. – Ну и что она, на ваш взгляд, за женщина?

– Дура она! Дура и вредина! – выпалил я в ответ. – Продала нас с потрохами какому-то психованному маньяку, помешанному на каких-то пиявках…

– Это не она, это он… Это он негодяй и шкурник. А она… Она хорошая, она добрая. Она делает такие котлеты… – Он взволнованно проглотил слюну. – А ещё она меня очень любит. – Он с достоинством посмотрел на нас. Потом смутился и опустил голову. – Ну и я её… в общем, тоже.

– Всё понятно. – Щелчков набычился и