как молодожены. Он приносит ей то арбуз, то клубнику, то просекко. Она благодарит, нежно целует его руку. В ладонь. Это выглядит очень трогательно и нежно. Он заботливо приносит дополнительный зонт, она натирает его спину солнцезащитным кремом. Оба плещутся в море, как молодые. Наперегонки доплывают до буйка – кто первым дотронется. Она всегда уступает на последнем гребке. Он это прекрасно понимает. Потом они целуются и обнимаются, тискаясь в холодной воде. За ними приятно наблюдать. Она немного переживает за прическу, он незаметно старается втянуть живот. Ей наплевать на его живот, а ему – на ее прическу. Глядя на них, хочется верить в любовь после… пятьдесят плюс, шестьдесят плюс… Им обоим названивают дети. Дают покричать в трубку внукам. У нее – двое, у него трое. Внуков. Он давно вдовец, она давно не замужем. Ее уже взрослые дети кричат, что она сошла с ума, его уже взрослые дети кричат то же самое. А эти двое никого и ничего вокруг не видят… Они просто счастливы вместе.

* * *

В списке литературы на лето для восьмого класса есть «Ромео и Джульетта». Нашла Симе фильм 2013 года. Правда, до этого мы долго спорили с мужем, какую экранизацию ей стоит посмотреть. Муж, естественно, настаивал на фильме 1968 года Франко Дзеффирелли с музыкой Нино Роты. Я тоже люблю этот фильм, но современные дети… Однако и версия с Леонардо Ди Каприо меня не очень устраивала. Компромиссно сошлись на экранизации 2013 года. Сима, садясь смотреть фильм, уточнила:

– Мам, по слухам, там в конце все умерли. Это правда?

– Правда, но умерли не сразу. Слухам верить не стоит, – ответила я.

Сима округлила глаза и согласилась после фильма прочесть пьесу.

* * *

В гости заехала Катя. Мы не виделись все лето.

– Без Евы? – расстроилась Сима.

– Без детей? – удивился мой супруг.

Дальше Катя рассказывала, какой Ева тиран.

– Проходит полдороги до садика и говорит: «Все, не могу больше. Неси на руках». Я ей отвечаю, что не могу ее нести, потому что она уже тяжелая, а еще ее рюкзак и мой рюкзак. Ева канючит. Наконец беру ее на руки, несу. «Ну вот, мама, все ты можешь, а говорила, что не можешь», – объявляет торжественно девочка.

* * *

Ева, оставшись без присмотра, вытащила из обувного шкафа всю обувь и расставила паровозиком. Кроссовки, кеды, сандалии старших сестер, ботинки, кроссовки отца, сапоги, кроссовки и мамины туфли на каблуках. Следом пошли домашние тапочки, летние шлепки. Получилась змейка метра в три длиной – семья-то большая.

– Ну вот, мама, мне тут совершенно ничего не подходит, – объявила тоном обиженной женщины Ева.

* * *

Утром Катя предлагает Еве сходить на горшок. Ева отказывается. Идет одеваться. Уже на выходе сообщает, что хочет писать. А для этого нужно снять платье. Писать в платье Ева отказывается. Считает это дурным тоном. В платье красиво ходят, а не сидят на горшке.

* * *

Как настоящая женщина, Ева ходит в обуви, которая ей нравится. И не важно, что туфли велики на размер – Катя купила на размер больше. Или на размер малы, но любимые. Ева готова страдать ради красоты.

* * *

– Папа, мне очень, очень нужны туфли! Никаких нет! – объявила Ева отцу.

– Как нет? У тебя же в детском саду две пары!

Катин муж – очень ответственный отец, регулярно забирает младшую дочь из садика и две пары обуви в шкафчике видел собственными глазами.

– Папа, ну как ты не понимаешь? – воскликнула Ева. – Их же всего две!

* * *

И у Евы наступил этап, когда нужно срочно отстричь мешающую челку. Что она и сделала маникюрными ножницами. Выстригла «изнутри».

– Знаешь, у нее теперь прическа, как у мужиков, которые отрастили длинные волосы, чтобы прикрыть лысину, – объяснила спокойно Катя.

– Какой ужас! – воскликнула я.

– Ну по третьему кругу это уже не ужас, – пожала плечами Катя. – Зато теперь она знает, что волосы – не зубы, отрастут, конечно, но не так быстро, как ей бы хотелось.

– У меня ни Вася, ни Сима ничего себе не отстригали, – призналась я. – Только наша бабушка однажды обрила внука налысо, оставив чубчик, думая, что я не замечу остальное. А внучке откромсала челку. Криво и коротко. Я с ней неделю не разговаривала и столько же плакала. Еще был парикмахер Карен, который тоже любил стричь мальчиков почти под ноль. Но Вася соглашался стричься только у него. Карен, когда я заламывала руки, разглядывая результат, говорил: «Немножко летний вариант».

* * *

Успокоившись по поводу прически, Ева продолжила эксперименты с внешностью. Правда, предпочитала это делать в отсутствие матери.

– Папа, можно я бровки нарисую? – подошла она к отцу.

– Конечно, можно, – ответил тот, думая, что Ева рисует человека в виде палка-палка-огуречик или портрет, когда не понятно, что это портрет, а кажется, что чудище болотное.

Ева же, получив благословение, нарисовала на себе. Одна бровь стала желтой, другая – синей. Хорошо хоть краски были акварельные.

* * *

Я в детстве ничего себе не выстригала, но точно помню, что хотела провести операцию по вскрытию. Моя мама тогда всерьез испугалась, но успокаивала себя тем, что я, возможно, стану в будущем патологоанатомом.

На день рождения – а мне исполнялось то ли четыре года, то ли пять лет – мама подарила настоящее чудо. Огромную куклу неведомого производства, называвшегося «гэдээр», ростом почти с меня. С шикарными волосами, глазами и губами. В платье, о котором живой девочке оставалось только мечтать, и в настоящих туфельках, о которых тоже можно было лишь грезить. Нет, ладно бы только туфли, но на голове у куклы, помимо невероятно красивого банта, была сеточка.

– А это зачем? – спросила я у мамы.

– Чтобы она, когда спит, не портила себе прическу, – ответила мама.

Тут я онемела. Почему мне не приходило в голову, что я могу испортить прическу во время сна? Почему у какой-то куклы есть специальная сеточка для волос, а у меня нет? И даже у моей мамы нет! И ни у кого из подружек тоже! У нас даже причесок не было, которые можно было бы испортить!

Но настоящим чудом было то, что кукла умела ходить. Медленно, но все же топала по прямой. Я, конечно же, описалась от страха при первом проходе этой красотки по своей комнате. Для начала я подстригла куклу под горшок, чтобы не слишком завидовать, а заодно и ресницы, чтобы не больно-то задавалась. Потом разрезала