Хайден прошелся по комнате, точь-в-точь как незадолго перед этим делала это его дочь.

– Поначалу казалось, что я поступил совершенно правильно. Первые две недели Жюстина сверкала на всех лондонских балах, успела стать душой общества, а затем все покатилось кувырком. Она опять перестала спать. Глаза у нее лихорадочно блестели, смех сделался нервным, резким. Она вступала со мной в перебранки по малейшему поводу, самому незначительному. Это было ужасно. Мы с ней объяснились и сошлись на том, что так больше продолжаться не может. После этого она стала пропадать одна, возвращалась под утро, а когда мы выходили куда-нибудь вдвоем, не стеснялась флиртовать со всеми подряд.

– И что ты сделал? – спросила Лотти, борясь с желанием схватить расхаживающего взад и вперед Хайдена за руку.

– А что я мог поделать? – Он обернулся, чтобы посмотреть в лицо Лотти. – Кто-то из друзей порекомендовал мне своего доктора, очень известного, которого не раз приглашали к самому королю, но тот лишь покачал головой и предложил отправить Жюстину в сумасшедший дом. В сумасшедший дом! – Хайден опустился на колено перед сидящей на диване Лотти и положил руки ей на плечи. – Ты знаешь, что такое сумасшедший дом, Лотти? Больных там приковывают цепями к стене или содержат в железных клетках. И возят зевак посмотреть на сумасшедших. Жюстина там и дня нe прожила бы!

У Лотти не было сил взглянуть на портрет или на Хайдена. Она не могла представить себе Жюстину прикованной цепями к стене, в окружении зевак, которые смеются и показывают на нее пальцем. Она даже не поняла, что плачет, пока Хайден не смахнул слезинку с ее щеки.

– После того как доктор ушел, я сказал Жюстине, что утром мы возвращаемся в Корнуолл. – Он прикоснулся пальцем к белому шраму у себя за ухом. – Ей очень не понравилось это известие. Опасаясь за самочувствие Жюстины, я дал ей снотворного, большую дозу лауданума. Лекарством снабдил меня ее врач еще до нашего отъезда в Лондон. Вскоре она крепко уснула, а мне нужно было устроить еще кое-какие дела. И я уехал из дома, оставив Жюстину на попечение слуг.

Хайден поднялся с колена. Как ни хотелось Лотти услышать конец этой истории, еще сильнее ей хотелось прижать палец к губам Хайдена, прекратить его муку.

Но он заговорил вновь, сухо и бесстрастно:

– Когда я вернулся, то застал в ее постели Филиппа. И знаешь, что было хуже всего?

– Нет, – прошептала Лотти, вжимаясь в спинку дивана, но было уже поздно.

– Филипп заставил ее поверить, что он ? это я. Жюстина так и не поняла, что ее обманули, она находилась под воздействием наркотика. Не знаю, что меня удержало от того, чтобы не свернуть Филиппу шею прямо на месте.

И Хайден медленно сжал в кулаки свои могучие руки.

– И слава богу, иначе тебя посадили бы в Ньюгейтскую тюрьму и Аллегра осталась бы без отца, – сказала Лотти.

«Интересно, осталась бы она при этом и без матери?» – хотела спросить Лотти, но удержалась.

Хайден взъерошил ладонью волосы и сказал, покачав головой:

– Филипп тогда ушел, а все остальное я помню как в тумане. Наверное, я сам тогда едва не сошел с ума. Помню, как я нес на руках Жюстину, мне хотелось поскорее вытащить ее из постели, где она… где они… – Он снова сжал кулаки. – Она не понимала, что случилось. Лежала у меня в руках, обхватив мою шею. Смотрела мне в глаза и просила прощения за какие-то свои слова, сказанные утром. Говорила, что любит меня и благодарна за то, что я дал ей возможность выразить свою любовь.

Он разжал кулаки и посмотрел на свои руки так, словно они были чужие.

– На короткий миг меня охватило желание задушить Жюстину прежде, чем она узнает о том, что она…

– Но ты ее не задушил! – пылко воскликнула Лотти вскакивая с дивана.

– Мне не нужны ни ваши оправдания, ни ваше сочувствие, миледи, – сказал Хайден.

– Я не жалею тебя, – возразила Лотти. – Я тебе… завидую.

– Завидуешь? – удивился Хайден. – Ты что, тоже сумасшедшая?

– Многие люди так и проживают свою жизнь, не узнав той любви, которая связывала вас с Жюстиной, – покачала головой Лотти.

– Господи, сохрани меня от восторженных школьниц, – сказал Хайден, возводя глаза к небу. – Если это была любовь, то не дай мне испытать ее еще раз. Не дай погибнуть.

– Но эта любовь не погубила ни тебя, ни Аллегру.

– Ты уверена? Но разве ты не слышала того, что сказала Аллегра? Она ненавидит меня.

– В самом деле? – подбоченилась Лотти. – Но разве она не впала в истерику, когда узнала, что ты собираешься расстаться с ней? Разве не для тебя она разыгрывала весь этот маскарад с привидениями? Она же надеялась, что это ты придешь на звуки музыки, а не я. Разве она переоделась в платье покойной матери не для того, чтобы привлечь к себе твое внимание?

Хайден долго молчал, а затем ответил, недоверчиво покачав головой:

– Это глупо! Когда я стараюсь проявить к ней внимание, Аллегра просто убегает от меня. Или поступает так, как поступила с куклой, которую я ей подарил.

– Это потому, что она ждет от тебя вовсе не подарков. Она хочет твоего внимания к себе! Хочет чтобы ты видел в ней ее саму, а не Жюстину!

Лотти сама не заметила, в какой момент перешла на крик. Ей хотелось лишь всегда стоять вот так лицом к лицу с Хайденом, настолько близко, чтобы чувствовать тепло его тела, ощущать тонкий запах его мыла.

Хайден протянул руку, поправил пальцем локон на голове Лотти и негромко спросил:

– А ты, Карлотта? Чего хочешь ты?

Ей тоже хотелось, чтобы он видел в ней ее саму а не Жюстину. Ей хотелось быть уверенной в том, что она вышла замуж не за убийцу. Но больше всего ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Хотелось привстать на цыпочки и подставить ему свои губы. Хотелось самой поцеловать его прежде, чем сюда вернутся полчища призраков. Хотелось обхватить его за шею, прижаться к его груди и согреть своим теплом.

Что она и сделала.

Хайден замер, когда Лотти коснулась его подбородка, закрыл глаза и тяжело сглотнул, когда почувствовал ее нежные губы. Застонал, когда язык Лотти коснулся кончика его языка. Это было мучительно-сладко и горько, это было невыносимо.

Обняв Лотти, он ответил на ее поцелуй, глубоко погрузив свой язык в шелковистую, влажную пещеру ее рта. Этот поцелуй обещал неземное блаженство, блаженство, которого Хайден не знал уже столько лет. Где-то в глубине его сознания любовь навсегда соединилась с чувством утраты. Но Лотти постепенно растапливала тот лед, возвращая Хайдена к жизни.

Он поднял глаза и поймал насмешливый взгляд Жюстины, улыбавшейся ему с портрета. Она словно предупреждала его, что это искушение обернется для него новым несчастьем.

Хайден нашел в себе силы оторваться от Лотти, окинул взглядом ее волосы, посеребренные лунным светом, ее полные влажные губы, заглянул в ее бездонные загадочные глаза, в которых так легко было утонуть. Как легко повалиться сейчас вместе с ней на этот диван и отдаться неудержимому потоку страсти, но…