– Когда я думала о рае, я всегда представляла его именно таким, – прошептала Лотти.

В комнате было тихо, слышался лишь шум дождя за окнами да легкое поскрипывание паркета под ногами Лотти и Аллегры.

Если эта комната была раем, то женщина, смотрящая на них с портрета, висящего над белым мраморным камином, несомненно, была ангелом. С тех пор как Лотти научилась смотреться в зеркало, она всегда считала себя неотразимой красавицей, но эта женщина… Она была просто богиней – темноволосой, с огромными искрящимися весельем лиловыми глазами.

«Хорошо, что Нед хотя бы догадался прислать мне не брюнетку».

Вспомнив эти давнишние слова, сказанные Хайденом, Лотти невольно провела рукой по своим золотым локонам.

Женщина, изображенная на портрете, не была бледна, как большинство английских красавиц. Скорее она казалась смуглой, как южанка, с густыми черным ресницами и полными, призывно приоткрытыми губами. Трудно было поверить, что этой женщины больше нет. Даже на полотне она выглядела полной жизни.

Это была женщина, ради которой любой мужчина готов отдать свою жизнь. Женщина, ради которой можно убить своего лучшего друга.

Лотти засмотрелась на портрет и даже не почувствовала, что Аллегра вынула пальцы из ее руки. Обернувшись, она увидела, что девочка смотрит на портрет равнодушно и в то же время опасливо.

– Твоя мать была очень красивой, – сказала Лотти, тщательно скрывая свое смущение.

– Наверное, – пожала плечами Аллегра. – Я совсем ее не помню.

Чтобы избавиться от магического взгляда женщины с портрета, Лотти отвернулась и только теперь поняла, что комната, которую она приняла поначалу за гостиную, была на самом деле музыкальной комнатой. В углу, рядом с обитым серебряной парчой диваном, стояла зачехленная арфа. В противоположном утлу – старинные клавикорды, которым было наверняка не менее ста лет. А в центре комнаты блестел роскошный рояль с открытой крышкой и придвинутой к нему мягкой табуреткой.

Лотти подошла к инструменту и легко пробежала одним пальцем по полированным клавишам из слоновой кости. Пыли на клавишах не оказалось, как не было ее и на остальной мебели. Поскольку ключ от комнаты был только у Марты, следовало предположить что именно она прибирается в этом мавзолее, хранящем память о прежней хозяйке дома. Лотти слегка повернула голову к Аллегре и спросила:

– Ты играешь на рояле?

Девочка демонстративно заложила руки за спину и ответила:

– Конечно, нет. Папа никогда не позволяет мне играть.

Лотти нахмурилась. На рояле лежали ноты, несколько плотных желтоватых листов, покрытых черной вязью значков и линеек, так, словно хозяйка только что положила их на крышку рояля, чтобы отойти ненадолго – например, выпить чаю, и сразу же вернуться назад. Лотти опустилась на стоящий перед роялем табурет, испытывая при этом такое чувство, словно она прикасается к святыне.

Затем она размяла пальцы, взяла несколько неуверенных пробных аккордов и начала играть. Рояль был настроен и обладал превосходным звуком – глубоким и чистым. Сама Лотти очень любила играть на рояле, она играла на нем еще до того, как поселилась в доме Стерлинга. Сколько веселых, приятных вечеров провели они вместе с Лаурой и Джорджем возле старенького разбитого пианино, стоявшего в гостиной леди Элинор!

Немного разыгравшись, она раскинула пальцы и начала «Музыку воды» Генделя, свою любимую пьесу, мелодия которой напоминала журчание ручейка. Не переставая играть, она посмотрела через плечо на Аллегру.

Девочка не отрываясь следила за пальцами Лотти порхавшими по клавишам. Лотти сменила темп, перескочила на веселую шотландскую песенку и запела:

Моя жена любительница выпить,

Мне следует ее проучить.

Она пропила свое платье,

Она пропила свое платье

И ходит теперь в одеяле,

Мне нужно ее проучить.

Аллегра заулыбалась и вскоре принялась постукивать ногой в такт озорному ритму, а после третьего куплета неожиданно подхватила припев вместе с Лотти. Пела она негромко, но при этом очень чисто, хорошо сливаясь с сопрано Лотти.

В эту минуту Лотти думала о том, как будет невыносимо, если Аллегра вновь замкнется в своей скорлупе. Желая продлить песенку, она принялась импровизировать куплеты сама, на ходу, и слова у нее получались настолько неожиданными и абсурдными, что обе они едва сдерживались от смеха, а затем опять дружно подхватывали припев. При этом они совсем забыли о том, что дверь комнаты осталась приоткрытой.

Музыка и смех.

Хайден думал, что эти два звука никогда не будут больше раздаваться в Оукли-Мэнор. Но, вернувшись из Боскастла, он услышал именно их – смех и музыку.

Он стоял посреди холла, не замечая воды, стекавшей с полей его шляпы, и слушал, слушал, слушал. На минуту ему показалось, что он чудесным образом сумел вернуться в прошлое.

Хайдену захотелось броситься бегом к музыкальной комнате, не испытывая при этом ни малейшего страха, но лишь радость и нетерпение. Ему казалось, сейчас он откроет дверь и увидит Аллегру – маленькую, совсем маленькую Аллегру, сидящую на коленях матери.

Их головы будут склонены друг к другу – два темных облачка волос, – и Аллегра, нажимая клавиши тонкими пальчиками, попытается вторить материнскому контральто. Подойдя к двери, Хайден прислонился к косяку, закрыл глаза и долго стоял неподвижно, стараясь сохранить нарисованную его воображением картину. Сейчас он войдет и увидит свою жену – оживленную, радостную, без синих теней под глазами.

– Папа! – крикнет Аллегра и побежит к нему, соскочив с рук матери. Она обнимет его за шею своими тонкими ручками, а он закроет глаза и зароется лицом в ее волосы, чтобы вдохнуть ее детский, чудесный, родной запах.

Хайден открыл глаза. Он по-прежнему стоял в холле с мокрой шляпой в руках и разбитым, ноющим от боли сердцем.

– Милорд? – раздался негромкий голос Жиля. – Вы ужасно промокли. Позвольте принять у вас плащ и шляпу.

Хайден не ответил. Он просто оттолкнул дворецкого в сторону и направился к музыкальной комнате.

Лотти и Аллегра были так увлечены своим пением, что не услышали шагов и очнулись только в тот миг, когда чья-то рука с силой опустила крышку рояля, едва не отдавив им при этом пальцы.

Поднявшись с табурета, Лотти посмотрела на Хайдена, стоящего по другую сторону рояля. В ушах ее еще продолжала звучать веселая музыка.

Он даже не удосужился снять промокший плащ и шляпу, и капельки дождя стекали тонкой струйкой на блестящий паркет. Глаз Хайдена не было видно под низко опущенными полями шляпы. Лотти заметила как подобралась Аллегра, как напряглись ее тонкие плечики, как поджались ее губы. Лотти захотелось топнуть ногой.