человек вовсе. Глаза у него ненормальные, и взгляд совсем холодный, будто души в теле этого Бокия нет.

Некоторое время они молчали. Потом Отто снова заговорил, словно бы с самим собой.

— С Тайми все понятно: на заработках. Однако кое-что поверхностно знает. С Петербургским товарищем — все загадочно. Кто он такой? Учился в Петербургском горном институте, участвовал в студенческом движении. Работал в Петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Член РСДРП с 1900 года. С 1904 года — член Петербургского комитета партии. Налетчик-рецидивист. Двенадцать раз был под судом, в том числе и с обвинением в убийстве. Но никогда не получал обвинительного приговора. Почему?

— Судьи купленные, — ответил Тойво, решив, что вопрос был к нему.

— Чтобы судьи были куплены, их кто-то должен был купить, — кивнул головой Куусинен. — Знаешь, кто их подкупал?

И, не дожидаясь ответа, сам разъяснил:

— Александр Гурджиев, мистик и гипнотизер. Павел Мокиевский, медиум и прорицатель. Петр Бадмаев, тибетский знахарь, вхожий в окружение самого Николая Второго. Зачем всем этим оккультистам какой-то уголовник?

Тут к ним подошли инструктора, подталкивающие за бедра разомлевших девушек. Все сразу же принялись хлопотать с мясом и овощами, перешучиваясь и краснея. Мужчины отпускали двусмысленные остроты, девушки охотно рдели щеками. Тойво тоже краснел, но крепился. Он оказался без пары, но не особо по этому факту расстраивался: его ровесниц здесь не было, а прочие дамы казались ему очень взрослыми. Сейчас перекусит домашней едой, да отправится гулять в город: за месяц с лишним, проведенный здесь, Каяни толком-то и не видел.

К застолью как раз успел прибежать Вилье, галантно раскланявшийся со всеми девушками.

— День-то какой сегодня замечательный! — сказал он. — День, всецело принадлежащий этому миру.

— Ну-ка, ну-ка, разъясни, — сразу же ухватился за тему Куусинен. — С чего ты это взял?

— Так ветра нет никакого! — обрадовался вниманием Ритола. Легко и непринужденно он рассказал всем собравшимся свою теорию. Тойво стало понятно, о чем его товарищ думал, когда в одиночестве наматывал километры на своих тренировках.

По мнению Вилье устоявшиеся объяснения внезапно возникающих ураганов, пассатов и муссонов, а также обычных ветров, из-за разницы температур воздуха, что порождает перепад давлений — чепуха на постном масле. Всякие разные изобретатели и испытатели не могут создать условия возникновения даже самого захудалого вихря, разве что с помощью пропеллера. Хоть тресни, нагревая воздух надо льдом, волос от этого не шелохнется. Разве что лед поплавится.

— Ветер там, где есть сквозняк, — объяснял Ритола. — А сквозняк — это открытая дверь, окно, дыра, одним словом.

— Под мостами тоже сквозняки, — заметила одна из девушек и смутилась. Никто не стал уточнять, откуда у нее такой богатый опыт наблюдений под мостами.

— И что? — не понял Тойво.

— Возникает дыра между нашим миром и другим — получите ветер. Чем больше дыр, тем сильнее дует. Ураганы и прочее, — объяснил Вилье. — Кстати, под мостами всегда нечисть клубится — тролли всякие, черти. Вот там и сквозняки. Понятно?

Все согласились: как не понять?

— А что за миры? — поинтересовался Отто.

— Ну, те, откуда к сатанистам насекомое-монстр лезло, — сказал Ритола и осекся. Не все в их нынешней кампании могли понять, о чем он только что упомянул. И лучше, чтобы никто лишний об этом не знал. Он поспешил сменить тему. — Я сегодня десятку на одном дыхании прошел.

— Какую десятку? — хором спросили девушки.

Пришлось Вилье объяснять, что он бегун, что скоро Олимпиада, что Колехмайнен впереди планеты всей, что десять километров в одном темпе — это круто.

— Значит, ты в начале своего большого пути? — спросила одна из дам.

— Здесь все в начале большого пути, — сказал Отто Куусинен и достал из продуктовой корзины бутылку коньяку. — За это и выпьем.

15. Знакомство с жизнью создателя «Калевалы»

Тойво и Вилье вместе вернулись обратно в Гельсингфорс поздней осенью. Их мир изменился, и это случилось вовсе не потому, что вокруг происходили перемены. Они научились по-другому смотреть на жизнь.

Ритола съездил на Олимпиаду, как мог, помогал там легкоатлетам Финляндии, впервые выступающим независимо от России. Его кумир Юхо Колехмайнен блистал. Второй Колехмайнен, Тату, остался без наград. Но их отношения с Волком из Перясейняйоки сделались крепче, потому что Вилье, как выяснилось, воплотил в жизнь все его разработки, с которыми ознакомился во время краткой встречи в марте.

— Тебе нужно спортивное общество, — сказал Тату по окончании Олимпиады.

— Нужно, — согласился Вилье.

Они расстались большими друзьями, правда, один большой друг не сказал, что у него нет средств, чтобы в такое общество вступить, а другой большой друг не посоветовал, где эти средства добыть.

Конечно, можно было обратиться за помощью в Эдускунту Финляндии, где как раз заседал товарищ Куусинен, но отчего-то Ритола за время, проведенное в Каяни, насытился отвращением к любым пропагандистски-политическим методам достижения цели. В этой стойкости для Вилье было два могучих столпа, которые поддерживали его. Первый — никто в Финляндии, в России, да, пожалуй, и во всем Старом Свете не мог в таком возрасте так бегать, как умел это он. Второй — вся его семья уже жила в Новом Свете, в Соединенных Американских Штатах.

Тойво, пожалуй, не мог быть столь категоричен. У него не было столпов. Его вообще никто не поддерживал. Он разделял точку зрения своего товарища по шюцкору касательно политики, но вместе с тем осознавал, что без пропаганды и политики ему в этом мире не выжить. Точнее — не жить так, как бы ему это хотелось.

А первопричиной нежелания играть в игры взрослых богатых мужчин, то есть в политику, было знакомство с житием-бытием Элиаса Леннрота.

Отто Куусинен просил парней давать ему еженедельные отчеты о деятельности их отряда шюцкора, о настроениях, которые толкали простых финских обывателей вступать в физкультурное общество самообороны и о степени подготовленности выпускников. Это не составляло особого труда ни для Тойво, ни для Вилье. Куусинен просил их делиться именно своими впечатлениями, не ссылаясь на инструкторов или каких-нибудь иных авторитетов.

Парни, независимо друг от друга перенося на бумагу свои наблюдения, непроизвольно начали заниматься анализом настроений, витающих над финским этносом — как уже упоминалось, в шюцкор ака Voimaliitto принимали только коренные национальности. Тогда же они впервые услышали название, которыми честили городовых, чиновных людей, да и всяких разных проходимцев, чья национальная принадлежность расценивалась, как «русские». В сердцах их величали «venarotta», обыгрывая слова «venaja» — русский и «rotu» — род. Результатом обыгрывания являлась «русская крыса». В то же самое время возникло и другое слово «lahtari» (мясник), которым одни финны называли других.

А