Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вы определили его?
— Он в коридоре, а фамилию свою не говорит и входить не желает.
Она смущенно хихикала, маленькие глазки так и спрашивали у Левенталя, в чем дело. Он вышел в коридор.
Олби, возле шахты лифта, следил за натянутыми тяжестью тросами. Пиджак намотан на руку; лицо желтое, заросшее, распахнута грязная рубашка; развинченная поза, одна рука прижата к груди. И развязаны шнурки на ботинках. Будто напялил одежу, едва вылез из постели, и, не теряя ни секунды, бросился на свиданье к Левенталю. Неудивительно, что девица хихикала. Но Левенталя не очень трогали, в сущности, ни ее смешки, ни сам Олби. Красно зажглась нижняя часть шара над дверью, мягко остановился лифт. Они с Олби втиснулись в толпу девиц из коммерческого училища сверху.
— А хорошенькие, — шепнул Олби. Их прибило друг к другу вплотную. Левенталь рукой не мог двинуть. — Хорошенькие, свеженькие. Скоро мы с вами так одряхлеем, что реагировать перестанем. — Левенталь молчал. И этот человек вчера рыдал по своей жене, думал он, пока они плавно спускались.
Олби потащился за ним через вестибюль, вышел следом на улицу.
— Вы, по-моему, обещали, что не будете сюда соваться? — сказал Левенталь.
— Я вас дожидался снаружи, прошу отметить.
— Но я не хочу, чтоб вы сюда шлялись, вам было сказано.
Олби его осиял ироническим, упрекающим взглядом. Взгляд был ясный до странности, учитывая, как он вчера перебрал. Голос, правда, сел.
— Я пообещал, что не доставлю вам тут мороки. При отношениях, сложившихся между нами, вы могли бы мне чуточку доверять.
— Да? — сказал Левенталь. — И какие же у нас отношения?
— Кроме того, я глянул, что там внутри происходит. Это не для меня.
— Ну хорошо. Что вам надо? Только поживей. Мне только поесть и тут же вернуться.
Олби мешкал. Неужели, думал Левенталь, он не подготовился, неужели это все экспромт? Или все входит в игру — смущенье, несобранность?
— Я знаю, вы ко мне относитесь с подозрением, — родилось наконец.
— Да ладно вам, не тяните.
Олби провел по глазам ладонью. Сильно сморщил нос.
— Мне надо двигаться.
— A-а, так вы отбываете?
— Нет, кто сказал? Ну, в общем, да, как только смогу. Само собой. В основном я хотел сказать… — Он призадумался. — Я вчера с вами разговаривал на полном серьезе; я намерен за себя взяться. Но для начала необходимо кое-что предпринять… подчиститься, принять более презентабельный вид. Эдак я ни к кому и приблизиться не могу.
Тут Левенталь был совершенно согласен.
— Мне надо постричься. И эта рубашка, — он ее подергал, — костюм необходимо отдать в чистку. Отутюжить хотя бы. На всё деньги нужны.
— На виски вы деньги находите. Тут не возникает проблем.
Взгляд у Олби был серьезный, убедительный, даже несмотря на зловещую отечность лица.
— Вчера, как я понимаю, вы пьяны не были. С чего бы? От воды из-под крана?
— Это были последние-распоследние денежки Флоры, жалкая пара долларов. Последняя с нею связь, — сказал он с растяжкой, — осязаемая то есть.
Левенталь с сомнением на него глянул. Взгляд вмешал все, слов не требовалось. Тот пожал плечами, отвел глаза.
— Я от вас и не ждал одобрения, даже хотя бы сочувствия. Ваш брат вообще — тут исключительно мое наблюдение, не более, так и прошу воспринимать, — вы снисходительно относитесь только к тем чувствам, какие сами способны испытывать. А тут было мое прощанье с женой. Не сентиментальное. Именно что наоборот. Купить рубашку, постричься на ее несчастные доллары — вот это была бы сентиментальность. Хуже. Было бы ханжество. — Толстые губы скривило отвращение. — Ханжество! Деньги эти следовало пустить том же дорожкой, вслед всем остальным. Было бы пошло и мелко последний десятицентовик взять и пустить на что-то другое.
— Короче, вы ради жены старались.
— Да, а что? Я не собирался хоть цент единый тратить себе на благо. Я чувствовал, что так именно обязан поступить, как бы мне ни было больно. А мне было, было больно, — он прижал руку к сердцу, — но я по крайней мере совести не потерял. Не стал за ее счет делать карьеру. Не старался сделаться кем-то, кем не был до ее смерти. И в результате не стыжусь самого себя, — он навис над Левенталем, нескладный, и уже раздвигала губы усмешка, — а вот вы бы так не могли, Левенталь.
— Авось и не понадобится, — сказал Левенталь с омерзением.
— Вам легко говорить. Вас жареный петух не клевал. Погодите, вот когда клюнет.
— Не понял?
— Погодите, пока с вашей женой что-то случится.
Тут Левенталя взорвало:
— Прекратите каркать… и ваши намеки. Вы уже раньше высказались. Хватит вам, к черту, к черту!
— Я же не хочу, чтоб что-то случилось, — сказал Олби, — я одно хотел — показать вам, что вы счастливей меня. Только лучше не забывать, счастье — оно капризно, надо быть ко всему готовым, и когда вы попадете в мое положение… если когда-нибудь попадете. Тут-то вся и штука, в этом самом если, — он вновь поймал свою любимую тональность и даже повеселел, — это если хватает нас за уши и мотает, как зайцев. Но если!.. И как придется наедине с собой ковырять каждый промах, какой допустил, все, в чем был перед нею виноват, тогда, может, до вас и дойдет, что не так-то все просто. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать.
— Значит, переходим к моим грехам.
— Я не буду касаться ваших измен. Тут я совершенно не в курсе, хотя это тоже весьма существенно — твои измены жене, ее измены. Но я не о том, не о том. Главное, не забывать, что ты животное. Вот откуда идет всякая ненужная дрянь. Конечно, я не ратую за неверность. Вы знаете, как я отношусь к браку. Но вы видите вокруг массу браков, в которых один партнер слишком много берет от другого. Если женщина требует слишком много от мужа, тот старается добрать свое у другой. Ну и жена, соответственно. Каждый стремится восстановить баланс. Природа подчас грубо разрушает человеческие идеалы, идеалам же приходится считаться с природой. Но мы ведь не обезьяны какие-нибудь, нам надо жить ради идеалов, не ради природы. А отсюда все грехи и ошибки. Вот мне рассказывали один случай…
Левенталь заорал:
— Вы думаете, я тут буду стоять и слушать про ваши случаи?
— Я думал, вам будет интересно, — сказал Олби мирно.
— Не интересно, нет.
— Ну хорошо.
Левенталь двинулся к ресторану, Олби потащился следом. По ним параллельно скользили косые тени надземки. Дрожали и вспыхивали оконные стекла, металлические переплеты.
— Где вы тут питаетесь?
— Мне туда.
Дошли до угла.
— А мне незачем с вами идти. Я выпил кофе перед дорогой.