Кане Галилейской, Ефрем объясняет богословское значение этого события. В превращении воды в вино он видит указание на рождение Иисуса от Девы без мужа:

Для чего Господь в начале Своих знамений превратил [изменил] природу воды? Чтобы показать, что Божество, Которое превратило природу в водоносах, изменило природу также и в утробе Девы, подобно тому, как и в конце Своих знамений отверз гроб, дабы показать, что жадность смерти не превозмогла Его. Обе великие перемены, то есть в рождестве и смерти Своей, как бы печатью утвердил, когда вода, которая сообразно своей природе подвергается превращению [в вино] в виноградной лозе, превратилась [в него] в каменных водоносах без всякого содействия природы, подобно тому, как и плоть Его была чудесно зачата в Деве и дивным образом создана без мужа. Итак, из воды сделал вино, чтобы всех уверить в том, каким образом произошло Его зачатие и рождество. Шесть водоносов [Ин. 2:6] призвал в свидетельство одной Девы, Которая Его родила. Водоносы новым способом, не по обычаю своему, зачали и родили вино, и более уже не рождали. Так и Дева зачала и родила Эммануила, и более уже не рождала. Рождение (вина) водоносами было рождением из малого во многое, из недостатка — в изобилие, из чистой воды — в доброе вино; зачатие же Марии произошло из обилия в бедность, из славы в бесславие. Кроме того, водоносы эти были как бы источниками, представлявшими и обозначавшими собой очищение Иудейское; к ним-то Господь примешал знание Своего учения, дабы показать, что Он пришел, конечно, путем закона и пророков, но для того, чтобы все так же изменить Своим учением, как там изменил воду в вино[259].

Здесь перед нами развернутое аллегорическое толкование, почти в традициях Оригена и других представителей Александрийской школы. Ефрем принадлежал к иной экзегетической традиции, но аллегории нередко возникают в его толкованиях, а в своих поэтических произведениях он очень активно использует аллегории. В этом мы могли убедиться, рассматривая «Песнопения на Рождество».

В последующих главах «Толкования на Диатессарон» Дева Мария упоминается лишь эпизодически. В частности, толкуя слова «Блаженно чрево, носившее Тебя» (Лк. 11:27), Ефрем отмечает: «Эту похвалу взял от Матери Своей и дал ученикам Своим, потому что в Марии пребывал в течение некоторого времени, в учениках же [остался] навеки»[260].

В рассказе о воскресении Христа Мария вновь играет существенную роль, и это связано с тем, что Ефрем принимает Марию Магдалину из рассказа евангелиста Иоанна за Деву Марию. Слова Иисуса «не прикасайся ко Мне» (Ин. 20:17) он толкует, опять же со ссылкой на чье-то мнение («говорят»), в том смысле, что Дева Мария не была крещена и потому не имела права принимать участие в Евхаристии:

…Говорят, что не позволил Марии прикасаться к Нему потому, что Она не приняла еще Таинства Тела и Крови Его, дабы указать пример, что не только враги, как Иуда, но и те друзья, которые подобно Марии не были запечатлены[261], не приступали к таинству Его. Затем, поскольку Ева, простерши руку, подвергла тело человеческое смерти и наполнила всякими болезнями, поэтому Господь не допустил Марию приступать к телу Своему, но сохранил это тело для той мышцы, которая посадила Его по правую Свою сторону и для той руки, которая после вознесения окружила Его всяким блаженством[262].

Брак в Кане. Миниатюра Евангелия. XIII в. Византия

Продолжая размышлять над этим эпизодом, Ефрем включает в свое толкование несколько других эпизодов с участием Девы Марии, протягивая смысловую нить от начала евангельской истории к ее завершению:

Потом, так как Мария усомнилась, услышав, что Он воскрес, и пришла, и увидела Его, и спросила «если ты взял Его» (Ин. 20:15), посему сказал это, дабы показать Ей, что Он действительно воскрес: «к Отцу Моему Я восхожу» (Ин. 20:17)… Так как Она сомневалась, то сказал Ей: «не приближайся ко Мне, пока Я не взойду к Отцу Моему», как и там: «Тебе Самой душу пройдет меч» (Лк. 2:35)… Когда сказал: «не прикасайся ко Мне», то новое возвещение о восшествии Его, всецелое и полное, дано было Марии, ибо говорит: «иди, скажи братьям Моим: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему» (Ин. 20:17)… Почему же запретил Марии прикасаться к Нему? Быть может, потому что передал Ее вместо Себя Иоанну: «Жено, — говорит, — вот сын Твой» (Ин. 19:26). Однако ни первое знамение не произошло без Нее[263], ни начаток гроба не остался без Нее[264].

Почему святой Ефрем принимает Марию Магдалину за Марию, Матерь Иисуса? Ответ, очевидно, следует искать в тексте «Диатессарона». Греческий оригинал этого текста не сохранился. Однако имеется арабский перевод, и в нем в данном месте фигурирует просто «Мария»[265]. В древнем сирийском переводе Евангелия от Иоанна, сделанном во II веке, также речь шла просто о Марии без уточнения «Магдалина»[266]. Таким образом, есть все основания полагать, что святой Ефрем пользовался текстом, в котором не уточнялось, о какой Марии идет речь. Более того, толкование, которое он предлагает, не было его собственным изобретением, а скорее всего было доминирующим в Сирийской Церкви его времени[267].

Завершая обзор высказываний Ефрема о Деве Марии, мы вновь вернемся к его поэтическому творчеству и приведем фрагмент из его 19-го гимна «О Церкви», где Марии посвящены вдохновенные строки:

Вселился в Нее Свет, омыл Ее ум, чистыми сделал Ее помыслы, уцеломудрил попечения Ее, освятил девство Ее. Так же таинственно прияла Его в лоно свое река, в которой Он крестился; чисто прияло Его в себя лоно вод, свято и славно извело Его на свет. В чистом лоне реки познай Дщерь человеческую, зачавшую без мужа, родившую без семени, по благодати питавшую Господа благодати. Он — Восток в реке, сияние во гробе, просиял на вершине горы, воссиял во чреве. И когда восходил, и когда нисходил — блистал собственным Своим светом[268].

Кирилл Иерусалимский

Из Сирии, где почитание Девы Марии уже, судя по всему, приобретает широкий размах, мы возвращаемся в греческий мир, где оно пока еще не получило такого развития. По крайней мере, в писаниях греческих авторов этого времени Дева Мария занимает более скромное место, чем у Ефрема Сирина.

Кирилл Иерусалимский. Миниатюра. Менологий и Житие