А как действовать дальше? Ехать в Лиски?»

19 апреля Председатель — Антону:

«Наверное, Лиски — следующий этап.

Чётко помню, бабка Вера приехала к нам в Харьков, мне было уже 15 лет, и мы с ней много разговаривали. Она упоминала сотника осетина-офицера, начальника личной охраны генерала Звягинцева (Вы меня поправили в написании, но я уже забыл, как правильно), этот офицер-сотник женился на экономке Звягинцева. От них наш род пошёл. Так бабка говорила.

Моя мама Раиса Федоровна не любила бабку Веру и ехидно злорадствовала, что „бабка всю жизнь хотела стать барыней, и стала, даже столовое серебро появилось, мол, но Революция у неё отобрала всё“.

Я, грешным делом, подозреваю, что офицер-сотник, отодвинутый бабкой в прошлое („один из твоих предков, Эдинька“, — говорила бабка), на самом деле ближе находился к революции 1917 года.

У бабки был весь дом в Лисках, что за дом, я не знаю, в уже послевоенные годы, по-моему, она полдома продала, а в оставшейся половине жила с дочерью Алей.

Иван Иванович неизвестно когда и как умер. Мама мне как-то вскользь на мой вопрос нехотя сказала „погиб на фронте“. Может, и не на фронте! Вообще он мне кажется подозрительной фигурой, и, возможно, это был уже второй брак бабки.

Такие дела.

За след. порцией денег дело не станет, к концу недели вышлю.

Ваш…»

Антон — Председателю, 20 апреля:

«Добрый вечер.

В Лиски я, конечно, съезжу (теперь, видимо, сразу после Пасхи) и надеюсь, что родственники Ваши никуда не переехали, но по своему опыту общения с родственниками (особенно вновь найденными) знаю, что они могут быть разными и разной адекватности. Во-первых, могут принять меня за афериста или ещё хуже — за газетчика, во-вторых, могут обидеться, что Вы прислали меня вместо себя, в-третьих, могут обидеться, что Вы столько лет не хотели знаться?

Может быть дать им Ваш телефон для связи, или Вы им позвоните, или я Вам от них?»

4 мая Антон позвонил из города Лиски и передал телефон двоюродному брату Председателя. Двоюродный брат и Председатель немного поговорили. Брат спросил, умерла ли мать Председателя. Председатель сообщил брату, что да, умерла восемь лет тому назад. Что все умерли. Антону Председатель наказал написать ему, чтобы сейчас не выслушивать сообщение Антона, каковое он плохо запомнит либо запомнит частично.

6 мая Антон прислал сообщение. Вот оно:

«Вкратце отчитываюсь о поездке.

Родственники Ваши — люди хорошие, отзывчивые, очень бодрые, но прошлым своей семьи совершенно не интересуются и мало что помнят.

Просмотрел фотографии и документы, которые только случайно до сих пор не выбросили. Если будете в Лисках, то лучше бы их забрать. Есть много фотографий Вашего отца в молодости, Ивана Ивановича и Веры Мироновны (в том числе дореволюционные, причём фотографии Ивана Ивановича обрезаны все. Я так думаю, в тридцатых годах, от греха подальше).

Единственным более-менее ценным документом является трудовая книжка Ивана Ивановича (род. 25 июня 1888, ум. 17 декабря 1945), где полностью расписан его трудовой путь, в том числе до революции. Начинал он конторщиком в конторе имения Звягинцева в Масловке, затем помощником волостного писаря в селе Новопокровском (нынешний город Лиски), волостным писарем в Коршево, Ливенке (Бирюченского уезда), далее счетоводом и бухгалтером. По тем временам должности достаточно хорошие, и для выходца из простой крестьянской семьи, пожалуй, что и недостижимые. Так что похоже, что рассказы бабки были вполне обоснованны, но относились всё же к родителям Ивана Ивановича (как Вы и пишете в „У нас была Великая Эпоха“).

Кое-что я сфотографировал на телефон, но качество получилось неважное. Высылаю в приложении.

Александр Георгиевич сказал, что побольше может знать Лидия — сестра Вашего отца, проживающая в Ленинграде (так и написал Антон — „в Ленинграде“). Если она жива, конечно. Последнее письмо от неё он нашёл за 2013 год, тогда ей было 92 года.

Про Наталью Ивановну никто ничего не знает. Теоретически и по возрасту она могла быть дочерью от первого брака (если бы она родилась году в 1906–1907), хотя в 10–11 лет в воспреемницы брали нечасто.

Попозже можно посмотреть метрические книги по Новопокровскому и Коршево за периоды, когда Иван Иванович там служил (по Коршево сохранились, правда, только записи о рождении, а по Новопокровскому сохранность неважная), по Ливенке ничего нет ни в Воронеже, ни в Белгороде, по Харьковской губернии (полгода службы перед Бобровом) можно уточнить в Харькове.

Пока ничего больше на ум не приходит. Архив Министерства обороны в Подольске имеет смысл беспокоить, чтобы поднять личное дело Вашего отца. Может быть, там будут отмечены взыскания или другие причины, по которым военная карьера не состоялась, но о происхождении там вряд ли будет какая-то неожиданная информация.

С уважением…»

«Всё идёт к тому, что бабка Вера ничего не сочинила тогда, в 1958 году, когда единственный раз приехала в Харьков и заинтриговала внука происхождением семьи. Правда, роковой офицер-сотник, как и говорила бабка Вера, отодвигается на приличествующее ему место, возможно, в середину XIX века, но его влияние на мой род, очевидно, было велико. Офицер-кавалерист, офицер-сотник. Деда Ивана Ивановича как-то приняли за сбежавшего пленного турка», — вспомнил Председатель бабкины Веры истории. И бешенство, испытанное Председателем десяток, может, раз в его жизни, шло, вероятнее всего, от крови этого «чурки»-предка.

Между тем от его предков Председателя оторвал звонок его потомка — сына.

— Папа, ты когда приедешь? — прозвучал сын не очень внятно и нерешительно.

— Это вы должны были ко мне приехать, папа после тяжёлой операции… Я же просил маму…

Сын молчит. Председатель:

— Хорошо, приеду. Когда? В какой день?

— Я не знаю…

— Дай маму.

Мать его детей, актриса, немедленно переходит в наступление.

— Ты чего к детям не едешь?

Она отлично знает, чего. Они говорили месяц назад. Он обрисовал ситуацию. Она обещала приехать, привезти детей. Но не приехала. В то же самое время интернет-сайты публикуют её фотографии, улыбающейся, с детьми на светских мероприятиях.

Председатель знает свою бывшую, ничего хорошего от неё не ждёт, молчит, исправно посылая свой оброк детям, однако в этот раз он побывал на том свете, можно было привезти детей, поглазели бы на ещё живого отца.

— …у меня констатируют неважное, всего лишь удовлетворительное состояние, — начал он, и не продолжил, поскольку он предпочитает молчать в таких случаях, в которых другие жалуются и ноют. — Ты же обещала привезти детей.

— Я очень занята в спектаклях.

— Отправила бы детей с няней.