«Остановись, Серафим, – произнес в моей голове голос Снежаны. – Ты не должен этого делать. И уж точно не сегодня, не сейчас». Я улыбнулся и развел руками.

– Прости, друг, не получится. Не подходящее для этого время.

– Но я же не предлагаю напиваться вдрызг, – засмеялся Снегирев. – По одной маленькой рюмочке. За тебя. За твой успех. Сегодня в театре будут такие люди, от которых многое зависит. Я уверен, они придут в восторг от твоей игры. Тебя ждет слава, Серафим. Слава и богатство. За это стоит выпить, поверь. К тому же это позитивно скажется на нервах, будешь меньше волноваться.

– Да я и так спокоен, – усмехнулся я.

Предложение Снегирева манило меня все больше. Времени до спектакля вагон и маленькая тележка, тащиться до Плацкинина и обратно утомительно. Уставать мне нельзя, нужно как следует отдохнуть и расслабиться, на мне весь спектакль.

Он смотрел на меня с ожиданием. Я несколько секунд колебался. Затем махнул рукой.

– Ну, только по одной.

Снегирев радостно зашагал к входу. Мы зашли в буфет. Там оказалось пусто, народ разошелся кто куда, кто-то лег поспать в гримерке, кто-то, кому было близко, уехал домой. Мы сели за столик в темном углу. Снегирев заказал две по пятьдесят граммов и какую-то закуску, сейчас не вспомню. Мы быстро выпили. Я сразу понял, что одной рюмкой не ограничусь. О, как мне не хватало этих посиделок! Мы взяли бутылку водки. Снегирев наливал мне стопку за стопкой и говорил, говорил. Я слушал его, поддакивал, смеялся. Он тоже смеялся. В тот момент он казался мне таким отличным парнем, юморным, свойским. Затем я поймал на себе тревожный взгляд Анечки.

– Снова вы за старое, Серафим Андреич? Вам же играть через два часа!

– Не лезь не в свое дело, – неожиданно грубо ответил ей Снегирев.

Я посмотрел на него с удивлением. Аня была милой девочкой, ее все в театре любили. От обиды она покраснела, еле сдерживая слезы.

– Анечка, не плачь, – утешил я ее. – Николай не хотел тебя обидеть. Мы скоро уйдем. Чуть-чуть посидим и все.

– Где уж чуть-чуть… – Она махнула рукой и, выйдя из-за прилавка, скрылась в дверях.

– Ты чего с ней так резко? – обратился я к Снегиреву.

– Да не бери в голову, вырвалось. Иди глянь, собирается народ или нет? Сколько у нас еще времени?

Я послушно встал. Ноги были немного ватные, но в целом я чувствовал себя вполне трезвым. Я прошел через зал и выглянул в коридор. Анечка стояла у стены и тихо плакала. Увидев меня, она вздрогнула и убежала. Из фойе послышались голоса. Хлопали двери гримерок. Я вернулся к Снегиреву.

– Пора, наверное, закругляться. До спектакля полтора часа.

– Пора так пора. – Он пододвинул мне рюмку. – Давай на посошок.

Мы выпили.

– Ну, Серафим, удачи тебе сегодня вечером. – Снегирев встал и обнял меня. – Думаю, он будет незабываемым.

Потом я не раз вспоминал эту его фразу. Он издевался, гад, – знал, что произойдет немногим более чем через час. Он все придумал, распланировал. Мы разошлись каждый по своим гримеркам. Со мной творилось что-то странное. С каждой минутой голова становилась все тяжелее, тело точно парализовало, руки и ноги стали неповоротливыми, будто каменными. Я с трудом загримировался, надел крутовскую гимнастерку. Долго пытался застегнуть пуговицы, но пальцы не слушались меня. Сквозь туман в мозгу билась отчаянная мысль: как я сейчас выйду на сцену? Я же не смогу играть, двигаться, говорить…

Дверь с шумом распахнулась. На пороге стояла Снежана. Белая как смерть, с черными, запекшимися губами.

– Серафим! Опять?? Как ты мог? Ты же обещал, клялся…

Я в ответ что-то забормотал, она бросилась ко мне, усадила в кресло. Налила кипятка, заварила крепчайший чай. Я пил и чувствовал, как немеет небо.

– Скажи что-нибудь! – потребовала Снежана. – Ну хоть мое имя назови!

– Сне-жа-на… – У меня вышло «Снеана», я мычал, как еретик, которому отрубили язык. Она заплакала.

– Ты не можешь играть! Надо сказать главрежу. Пусть отменяет спектакль. Скажем, что ты внезапно заболел.

Я отчаянно замотал головой и снова замычал. Снежана в сердцах плюнула и вылетела из гримерки. Я сидел как овощ, без сил и без мыслей. Меня охватило абсолютное равнодушие. Мне было наплевать на все.

Минут через пять послышался шум, шаги. В гримерку ворвался разъяренный главреж. За ним следом шла Снежана.

– Серафим Андреевич!!! Что это такое?? Я вас спрашиваю? Отчего вы в таком виде???

– Говорю вам, он нездоров! Плохо себя чувствует. – Снежана попыталась оттеснить главрежа от кресла, в котором я лежал, но тот гневно топнул ногой.

– Так я и поверил!! Ерунда! Все знают, чем он болен! Все видели, как он шел из буфета. Набраться перед премьерой!!! Нет, это конец! Как хотите, Серафим Андреевич, а спектакль извольте отыграть. Уже гости пришли. Мэр, вице-мэр. Автор в ложе сидит. В зале полно ветеранов!! Я не могу отменить спектакль, тем более премьеру.

Ко мне вдруг частично вернулся голос.

– Да все будет в порядке, – протянул я, проглатывая некоторые слова. – Я в отличной форме. Не волнуйтесь.

Главреж взглянул на меня с подозрением. Но выбора у него не было. Он нервно сглотнул и бросил:

– Смотрите, Завьюжный. Подведете под монастырь весь театр, если что.

Он ушел. Снежана тихо плакала, стоя в углу. Я редко видел ее слезы. Даже когда врачи говорили ей, что она может не выносить ребенка, она не плакала, просто становилась сумрачной и подолгу молчала. А теперь она беззвучно рыдала, вытирая глаза ладошкой.

– Ну чего ты. – Я попытался встать.

Это мне удалось, и я, покачиваясь, подошел к ней. Хотел погладить по голове, но Снежана отшатнулась.

– Уйди от меня! Пьяная скотина, идиот. Ты сейчас ставишь крест на своей карьере. Более того, на своей жизни.

Мне показалось, она излишне драматизирует, как всякая женщина. Я растянул губы в резиновой улыбке.

– Хотя бы слушай суфлера, – сквозь зубы проговорила она и вышла за дверь.

Как только она ушла, пришел технический директор.

– Серафим Андреич, вы готовы?

– Я как пионер или котлета – всегда готов, – пошутил я. Тогда эта шутка была в обиходе.

– Ну и отлично. Жду вас за кулисами через 10 минут.

Прибежали девочки-гримерши, подправили мне грим, парик, одернули и без того хорошо сидящий костюм. Я чувствовал себя вполне нормально, вот только язык так и оставался наполовину онемевшим да в ушах стоял какой-то назойливый гул. Я двинулся за кулисы, по дороге то и дело натыкаясь на стены и разные предметы. Там уже толпился народ. Ждали отмашки, чтобы начать спектакль. Действие начиналось с громкой пулеметной очереди. Затем я должен был выбежать на сцену и громко крикнуть: