надо учитывать погоду, необходимость остановок для отдыха, состояние пути, непредвиденные задержки, четкость организации похода.

Понятно, что от Михайлы Лисовина и всех его людей зависело только последнее, все же остальное, увы, не было в их власти.

Вот, почти сразу же начались непредвиденные задержки – похороны. Еще нужно было как-то наказать Неждана и, вообще, решить – можно ли теперь ему полностью доверять? Убил своего… Да, защищал девушку… Но – убил! Мог бы как-то помягче… Или все было не так? Или они эту девицу просто не поделили? Пойми тут, коли сама потерпевшая ничего толком не помнит. Или – врет? Просто говорить не хочет. Может, и впрямь лучше будет избавиться от нее при первой же возможности? Оставить в Киеве – продать. Ну, в самом деле, не бросать же в лесу?

И с Нежданом Лыко обязательно что-то порешать надо. Чтоб понял… Чтоб знал.

Но что тогда сказать остальным?

«А ничего не говорить, сэр Майкл! Военная структура всегда авторитарна, и демократию тут разводить нечего. Более того – вредно! Что все узнают-то? Что Неждан вступился за девчонку и случайно убил напарника. Плохо? Несомненно. Значит, наказать. Только – собственным приказом, без всяких собраний, обсуждений и прочего. Общественное мнение в таком случае и так будет на стороне отца-командира. Да, Неждан убил случайно, но должен быть наказан, и в этом – справедливость.

Что же касается общественного мнения, то еще английский мыслитель Джон Локк считал его проявлением нравственности. Если религиозные заповеди есть мера греха и исполнения долга, а гражданские законы – мера преступления и неприступности, то законы общественного мнения – мера добродетели или порока. В свою очередь, мерилом этих последних являются одобрение или нерасположение, восхваление или порицание, которые, по скрытому и молчаливому согласию, устанавливаются в различных человеческих социумах.

Наказание Неждана явно будет одобрено всеми, но опять же – смотря какое наказание. Об этом нужно думать, чтоб не вышло, как в школе, куда – при практически полной безответственности учеников – бездумно перенесли «взрослые» виды наказаний. Например, объявить выговор… И что? Что лоботрясу с того выговора, коли характеристика ему не нужна, в университет он не собирается? У взрослых понятно: получил “строгача” – фиг тебе, а не премия, и отпуск – в “мартобре”».

Вот здесь просто погрозить пальцем было не комильфо – не поняли бы. Что остается? Дать плетей? В принципе, можно… А еще лучше – понизить в должности! Кто у нас Неждан Лыко? Завхоз, если по понятиям двадцать первого века! Должности своей вполне соответствует и даже ею гордится. И все это видят и знают. Значит…»

– Велимудр! Погодь-ка…

Подозвав к себе рыжего Вельку – походного десятника, коему непосредственно подчинялись Неждан и покойный Карась, – сотник придержал коня, так, чтоб чуть поотстать от ватаги, подальше от лишних ушей.

– А скажи-ка, Веля, вот Неждан Лыко – он каков?

– Силен, упрям, послушен, – без раздумий отозвался рыжий.

Потрепав коня по гриве, сотник хмыкнул в усы:

– А если копнуть поглубже? Скажем, философически…

– Ка-ак?

– Ну… как Козьма Индикоплов… ты ведь его читал.

– Тот, что про прямоугольность Земли написал? Несторианин? – припомнив, Велька сдвинул на затылок шапку и признался: – Не, господин сотник, не читал. Мне про него Ермилко рассказывал. Так, говорите, копнуть?

– А и копнуть, – одобрительно покивал Михайла. – Вполне подходящее слово.

– Ну, если копнуть… – рыжий задумался, посматривая на близкий берег, поросший заснеженным лесом и – ближе к реке – вербою, черноталом, ивой… – Я б сказал – жадноват. Да что там жадноват – скупердяй, каких еще поискать! Зимой снега не выпросишь. Потому и за хозяйство отвечать поставлен – ничего не упустит, ничего просто так не даст.

– Значит, должность свою Неждан любит? – уточнил сотник.

Велька пожал плечами:

– Еще как. Гордится даже. Кичится, я бы сказал.

– И все об этом знают?

– Ага.

– И, ежели Неждана с должности убрать, то это будет для него тяжким наказанием, так? – Миша искоса глянул на собеседника.

– Так, – отрывисто кивнул тот.

– И все будут знать, что для Неждана – это самое суровое наказание! Куда хуже, чем плети.

– В точку, господин сотник! – засмеялся Велимудр. – Кого вот только на его место поставить?

– А вот об этом я тебя и спрошу!

Рыжий задумался, почесывая подбородок…

– Пожалуй, Трофима, покойного Нехлюда Рыбкина сына. Да, Трофим подойдет. Он вообще – обстоятельный. Правда, любит рубить с плеча. Но всегда за правду.

То, что Трофим Нехлюдов «любит рубить с плеча», Михайла увидел сразу же, когда объявил приказ об отстранении и назначении, – уже за обедом.

Никакого официального обсуждения сотник, как и решил, не устраивал, но все, конечно, стали обсуждать – промеж собою, вполголоса… А как же! Такая-то новость!

Отойдя в сторонку – поболтать с Добровоей, сотник присмотрелся, прислушался…

– Вот правильно! Теперь уж Неждан – как все. Эвон, с лица спал…

– Я б его вообще казнил, – позабыв про ложку, выпалил Трофим – коренастый, с крупным некрасивым лицом, с черными – мелким бесом – кудрями. – Да-да, казнил бы. И девку эту… Чтоб неповадно!

– Уймись, Трофиме! Тебе волю дай, так ты б всех казнил.

– Потому что я – за правду! А правда в том, что из-за них одного бойца мы уже потеряли! Как можно было нарушить приказ?

Таких прытких молодых людей Миша про себя называл «комсомольцами» и не очень-то доверял подобным говорунам. Да. Трофим Нехлюдов сейчас говорил правду. Но как-то слишком уж истово, напоказ.

Или господин сотник просто-напросто придирался? Бог весть, может, и так…

* * *

Что-то черное, быстрое вдруг со свистом пронеслось в воздухе, описав кривую дугу впилось снег…

– Стрела, господин сотник! – глянув, тут же доложил Глузд.

Сотник поднял коня на дыбы.

– Отряд! К бою!

Тут уж каждый знал свое дело и свое место в строю. Арбалетчики тут же спешились, заряжая самострелы, конные ратники сменили шапки на шлемы, приготовили копья, грозно поглядывая поверх больших миндалевидных щитов.

Еще прилетела парочка стрел – в щиты и впились!

– Левая рука – Велька, правая рука – за мной. Ермил – на месте. Вперед, к ивняку. Взять вражин в клещи!

Тревожно заржали кони. Взметнулись из-под копыт комки снега. Шестеро конников повернули налево, а пятеро – плюс сам сотник – направо… Понеслись – ветер в лицо!

Прямо душа запела:

Мы красные кавалеристы, и про нас…

На пологом и солнечном склоне снег уже почти стаял, правда, копыта лошадей скользили по льду…

Снова полетели стрелы. Да, враги били из ивняка. И, судя по