и понятно – со всяким народом водились, так сказать – обслуживали…

– Видали – лошади заводные у вас… До корчмы подвезете? А то ленно по кочкам тащиться пять верст… Мы и без седел можем!

– Ну, коли без седел… – смеясь, развел руками Михайла. – Что с вами делать? Давайте рать нагонять!

Взяли девок, подвезли – не жалко. Хорошие оказались девчонки, смешливые – Миша с ними всю дорогу болтал, много чего нового для себя узнавал да на ус наматывал.

– Мстислав-князь всех людей своих, воев да прочих, на поганых позвал! Мнози не отказали, прислали рати. Иные же… – рыжая, звали ее Катерина, махнула рукой.

– А что – иные? – тут же уточнил Михаил.

– Да всяко, господине! – чернявенькая – Ульдина – тоже вступила в беседу, не все же подружке болтать. – Говорят, Мстислав-князь на Боняка, половецкого хана, рати позвал… Да вот только полоцкий князь Давыд Всеславич отказался…

– Сказал – оба вы здравствуйте, а у меня и дома есть, что сторожить.

– Прям так и сказал? – засмеялся сотник. – А вы рядом стояли, слушали…

– Ну, положим, не стояли… – гулящие снова переглянулись, хохотнули.

– Не стояли – лежали, – оскалила зубы рыженькая Катерина. – С важными очень людьми!

– Ой, прям так и с важными? – продолжал «подначивать» сотник, ничуть не жалевший о том, что прихватил подружек с собой. Хорошие оказались девчонки – разговорчивые!

– С важными, с важными… – Ульдина зачем-то понизила голос и оглянулась по сторонам…

Михайла нарочито скривился:

– Ну, для кого-то и закуп – важный человек.

– Может, и закуп… А огнищанин Мстислава-князя – Демид Парфеныч, а? – с вызовом бросила чернявенькая. – Это для тебя не важный человек?

«Огнищанин… первый помощник и управитель князя», – быстро пронеслось в мозгу сотника. Человек влияния немалого. Что ж он с этими-то так вот разоткровенничался? Сдержаться не смог?

– Лжа то есть! Все вы врете. – Сотник тут же придал лицу самое недоверчивое выражение, с этаким легким оттенком презрения – мол, видали мы таких хвастунишек, всем верить – так никакой веры не хватит!

– Мы? Врем? – взвились девки.

А сотник лишь усмехался, знал, прекрасно знал, как себя с девками такими вести. Как разговорить, чтоб все, что знали, – сказали, поведали…

– Ну, конечно ж, мы не самого Демида Парфеныча ублажали – людей его, – неожиданно улыбнулась рыжая. – А люди-то, свита – многое за господином своим примечают, знают. Хоть ты смерд, хоть ты закуп, холоп обельный або воин простой… Важные-то люди простых ведь не замечают. Вот и не стесняются…

– А уж те, простые-то, потом тоже важничают – и всяк норовит себя показать, – Ульдина сверкнула черными, как антрацит, глазами. – Вот и показывают. Мол, вона, с какими людьми я знаком-то!

– Ну, вы прям философы, девки! – выслушав, неподдельно удивился сотник.

– Философы? А… любомудры… – чернявенькая прищурилась. – Слыхали мы и про таких! И вообще, много чего слыхали.

– Я то и вижу… – Михайла пригладил бородку, оглянулся и негромко спросил: – А про чужих татей в лесу слышали? Шалят, сукины дети… Знает ли здешний боярин про них?

Вот про боярина сотник попал в точку! Ну да, всё как в девяностые… Чужим бандитам ничего обломиться не должно! Своих хватает…

– Да пока, верно, не ведает… – девчонки разом переменились в лицах, посерьезнели…

– А вы, стало быть, ведаете? – не отставал Михайла. – Иль языки, что помело, нет?

– Про татей чужих мы слыхали, – Ульдина отозвалась со всей серьезностью, даже улыбаться перестала. – Сами не встречали, но слышать – слышали. Микулко Язь третьего дня говорил, дескать видал на берегу четверых чужаков – смердов. И с ним пятый – тот как боярин одет… На волхва похож – косматая бородища!

– А Микулко Язь – это…

– Купчишко мелкий – торговый гость… – пояснила рыжая. – Больше по деревням, особого добра не наживает. Да вот еще Олежко Нурман тех же самых встретил… Боярину, думаю, донесли уже или всяко донесут…

– Ничего и не донесут! – чернявенькая Ульдина дернула шеей. – Откуда знают, что те – тати? Что они, ограбили кого-то, убили? Может, это просто купцы? Или – охочие люди, бродники – к Мстиславу пробираются, супротив половцев. Мало ли нынче таких?

– Или – к половцам, к Боняку, супротив Мстислава…

– Ну или так, – кивнув, Ульдина согласилась с подружкой. – А вон уж и постоялый двор – приехали! Благодарим, боярич. Хороший ты человек, добрый… Но – себе на уме!

– Откуда знаете, что боярич?

– Так видно ж!

Катерина засмеялась, Ульдина же, ловко спрыгнув с коня, подбежала к Мише:

– Коли покои еще свободные есть – угловые не бери. Там и холодно, и снизу слышно все хорошо, разговоры все подслушать можно. Ладно, пошли мы…

Слова благодарности гулящие девки уже не расслышали, исчезли в толпе артельщиков, что как раз заходили во двор… Дюжины две. Молодые мужики, парни – косая сажень в плечах. Кто это был? Плотники, каменщики, землекопы? Или правы девки – «бродники», сброд то есть, что продавался тому, кто больше заплатит: половцам ли, Мстиславу – все равно.

О ночлеге Лисовин сговорился с самим хозяином – плешивым старичком с седенькою бородкой в скромной черной тунике, в каких обычно ходили монахи-схимники. Звали его Ефрем Ипатыч, но сотник уже знал, что имелось у старичка и другое прозвище, весьма красноречивое – Кистень! Ефрем Кистень – бывший разбойник – это вам не какой-нибудь там Ипатыч! Обо всем, конечно, поведали гулящие девки… Где они теперь? Куда делись? Да уж, пожалуй, тут разберешь, в этаком-то многолюдстве.

– Однако народу-у! – не выдержав, восхищенно протянул Глузд. – Словно бы праздник какой…

А ведь прав паренек: вообще-то уже и Масленица скоро – проводы надоевшей зимы… Распутица начнется, дожди, снег весь растает… До распутицы в Киев хорошо бы успеть, поторопиться надо! А что, если купцов, попутчиков отыскать?

Идея была вполне здравой, однако вот с ее воплощением как-то не сложилось. Попутчиков не нашлось…

– Так и ясен пень! – посмеялась Добровоя. – Кто в Киев по торговым делам собирался, так тот уж там, весны-распутицы не дожидаясь. Это мы припозднились, господине! Придется уж одним… А про татей я помню! Коли это наши ратнинские мужики – увидим, узнаем! Коль на взгляд попадутся – мимо не пройдут.

Вот в этом Миша не сомневался ни капельки. Давно уже знал – люди в Средние века отличались памятливостью, особенно на людей, на лица. Увидят раз – и лет через пять вспомнить могут! Частенько именно от этой памятливости и зависела жизнь.

Памятуя наказы встреченных девчонок, от предложенных угловых покоев сотник отказался наотрез, согласившись лишь на те, что были в корчме.

– Правда, там, бывает, шумят, – благообразно погладив