Запах ее волос. Ее кожи. Ее запах. В нем чувствовался едва уловимый намек на сандаловое дерево, ее собственный, никому больше не свойственный аромат, который он почувствовал еще в тот первый день на пароме. Присутствовали и какие-то другие, естественные ароматы, но были они гораздо более тонкими, сложными и, черт побери, неуловимыми.

Он мог с уверенностью сказать, что Джейн Беннет пахла, как Джейн Беннет, и никто другой.

Джейк не мог остановиться:

— Мне нравится звук твоего голоса, твоего смеха.

— Мне тоже нравится звук твоего голоса и твоего смеха, — отозвалась она.

Джейку было почти стыдно признаться ей в этом. Но в конце концов он сделал это:

— Особенно мне нравится то, как ты произносишь мое имя.

Джейн мягко засмеялась, это был тихий, ласкающий звук:

— Джейк.

— Да, именно так.

Затем он снова поцеловал ее — звучно, соблазнительно, провокационно, поцелуем, затронувшим каждую ее клеточку, надеясь и молясь, чтобы она снова произнесла его имя.

И она произнесла его:

— Джейк…

Больше всего ему нравилось, когда его имя произносили именно так.

— Я готов смотреть на тебя всю ночь, — признался он, устремив свой взгляд на ее лицо.

— Мне нравится, когда ты на меня смотришь, — призналась она, и глаза ее при этом сияли.

— Однако я видел больше тебя, — сказал он ей.

От внимания Джейка не ускользнуло, как по щекам Джейн разлился легкий румянец. Он даже почувствовал слабый жар смущения, появившийся следом.

— Это случилось в мою первую ночь в Раю, не так ли? Я пила шампанское, поднимала тосты и купалась обнаженной. И ты следил за мной, — проворчала она, но в ее тоне не было и намека на настоящую обиду.

Он тогда не стал извиняться. Не собирался он извиняться и теперь.

— Мне понравилось то, что я увидел.

— Ну что ж, я видела тебя достаточно, чтобы иметь полное право сказать то же самое, — сообщила она ему недвусмысленно. — Если ты еще не осознал этого, Джейк Холлистер, твои голубые джинсы и отсутствие всяких признаков белья оставляют мало пространства для воображения.

— Что видишь, то и получаешь, — сказал он ей с дьявольским мужским блеском в глазах.

— Уж вне всяких сомнений, я именно на это и надеюсь. — Она глубоко вздохнула и добавила: — Можно сказать, рассчитываю.

Кончиками пальцев Джейк бережно провел по линиям лица Джейн, обрисовывая одну черточку за другой. Он начал с изящной формы уха, провел по классически высокой скуле, двинулся дальше к немного вздернутому носу, затем вверх и через арку элегантной брови вниз по овалу ее прелестного лица к противоположному уху.

А дальше?

Дальше — не слишком высокий, не слишком низкий лоб. Едва заметная складка между глазами цвета топазов, когда она хмурилась. Губы совершенной формы. Ее изысканный подбородок.

Но это было еще не все.

Ее длинная, стройная, белая шея, подобная лебединой. Ее лопатки — вовсе не костлявые и выступающие, как у многих худых женщин. Шелковые пряди ее темно-русых волос, по-особенному обрамлявшие ее затылок.

А прелестные налитые груди! Соски, совершенные во всех отношениях: не слишком большие, не слишком маленькие, безупречные по форме, совершенно особенного цвета — их оттенок находился где-то между цветами спелой красной клубники и ароматной малины, которые, кстати, были его любимыми ягодами, — и для него не было ничего более соблазнительного. Ее соски уже напряглись, сжались и были хорошо различимы под тонкой тканью ее ночной рубашки.

Джейк накрыл ладонью ее грудь, и затвердевший от страсти сосок уперся в ее центр, заставляя его пальцы заныть от желания прикоснуться к ней, подразнить ее, поласкать, захватить сосок большим и указательным пальцами и сжимать до тех пор, пока у нее от возбуждения не прервется дыхание…

Насколько он помнил, первое, что вызвало его восхищение этой женщиной, были ее длинные, прелестные ноги. Теперь он ласкал их от бедра до колена, до щиколотки и обратно.

Затем он остановился на впадинке между ее прекрасными ногами и поместил свою руку там, где горело ее тело неподражаемым женским огнем.

Джейн громко застонала.

— Мне нравится, какая ты на ощупь под моими руками, кончиками моих пальцев, моим ртом, моими губами, — пробормотал Джейк.

Джейн дотронулась до его плеч, ощущая притягательную силу его рук, мускулистой груди, напряженных мышц живота, еще более напряженных мышц бедер и, издав чисто женский крик восторга — Джейк обнаружил, что ему очень понравился этот звук, — положила руку на его джинсы, туда, где его мужское естество стремилось ей навстречу.

Джейн прикоснулась к нему — нежной и мягкой кожей к нежной и мягкой коже. Тонкие пальцы внимательно исследовали его.

Она пробормотала низким хриплым контральто, странно непохожим на ее обычный голос:

— Мне нравится, какой ты на ощупь.

Он просунул руку под ее ночную рубашку, прошелся вверх по длинной прелестной ноге и нашел шелковое гнездо. Затем он погрузил свои пальцы во влажные волосы.

Ее спина изогнулась, груди напряглись, а бедра поднялись еще выше. Именно в этот момент он стал погружаться все глубже и глубже, а затем за одним пальцем последовал и другой.

На лбу Джейка и над его верхней губой появились маленькие бусинки пота.

Значительно позже Джейк обнаружил, что может говорить.

— Мне нравится, какая ты на ощупь внутри и снаружи, — с трудом выговорил он.

— А мне нравится чувствовать тебя, твои руки на мне, внутри меня, — призналась ему Джейн шепотом. — Давай продолжим, Джейк.

— Хорошо, — пообещал он. Бог свидетель, всем своим существом стремился он именно к этому. — Но сейчас я не могу войти в тебя так, как мне того хотелось бы, дорогая. Я пока не готов к этому.

Джейн испытывала сильнейшее искушение сказать, что это ничего не значило. И мысль ее мгновенно передалась ему.

Но это все же имело значение.

Они были слишком зрелыми, чтобы отдаться на волю случая, любого случая, какого бы то ни было случая.

— Тогда что же нам делать?

— Мы можем целовать и ласкать друг друга и окунемся в огромное удовольствие и наслаждение.

Джейк целовал и ласкал ее. Своими руками, пальцами, ртом он доводил ее до вершин экстаза, заставляя Джейн стонать, в мольбе выкрикивать его имя, умолять о пощаде, о продолжении.

В свою очередь, Джейн своими прикосновениями и поцелуями не раз принесла ему облегчение.

Они были счастливы, измождены, насыщены. Никогда не знали они ночи, подобной той, что провели вместе в гамаке под тропическими небесами, в гуще тропических деревьев.