Впрочем, многие «Мертвый час» читали. Во всяком случае, на сегодняшний день этот роман опубликован суммарным тиражом около пяти миллионов экземпляров – не считая зарубежных изданий, на восьми языках, включая китайский. Я дебютировал в счастливое время. Рынок детективов тогда был совсем ненасыщен. Не то что сейчас, когда мы толкаемся на нем локтями. И в первый же год Андрей напечатал около миллиона копий «Мертвого часа», а когда мы праздновали вместе с ним круглый юбилейный «лимон», сказал мне: «Теперь ты можешь писать все, что хочешь. Торжественно обязуюсь издать все». И он же надоумил – спасибо ему! – вложить мой гонорар не в коньяк и турпоездки, а во что-нибудь стоящее, вроде дома в пригороде.

С тех пор, получив от Андрея карт-бланш, я и писал все. И мистический триллер, и семейную сагу, и фэнтези, и антиутопию. Теперь вот осваиваю нишу документального детектива – с ретроуклоном… И издатель не обманул, печатает все. И все – расходится. Правда, не такими тиражами, как самый мой первый опус. Успех «Мертвого часа» я так и не сумел повторить…

Но все равно мне повезло. Я оказался в нужное время в нужном месте. Я смотрю на нынешних начинающих, которые за счастье почитают первый тираж в пять тысяч экземпляров в мягкой обложке и гонорар десять тысяч рублей, и отчетливо понимаю, как же вовремя выстрелил я со своим «Мертвым часом» и Сергеем Горенко!.. Десятью годами раньше, в советские времена, его никто б, естественно, не напечатал. Десятью годами позже – он бы потерялся в череде бесконечных детективных и псевдодетективных опусов…

…Я очнулся от раздумий и выяснил, что приканчиваю уже третий бокал виски. Я сидел в одиночестве за стойкой бара на втором этаже. Бар у Андрея тоже был непрост: по хрустальной стойке бежал в узеньком хрустальном русле ручей, низвергался водопадом в чашу… бесшумно работал насос, гнал воду вверх, снова и снова… Я глядел в сплошь стеклянное окно, а по тщательно стриженной лужайке перетекали фигуры с бокалами в руках.

Я приложился к виски и почему-то подумал: «Жизнь, в сущности, прошла. В лучшем случае от нее остался какой-то огрызок. И достигнуто вроде многое, о чем мечталось… А толку?»

Да, с таким настроением оставалось только напиваться.

Я проснулся опять под утро. Уже рассвело, но солнце еще не встало, и во всю мощь надрывались птицы.

Спал я не в новом, сплошь стеклянном, а в старом, деревянном доме Андрея – где-то в спаленке под самым потолком.

Вставать и шастать, рискуя разбудить хотя бы прислугу, мне не хотелось, и я достал из куртки свой смартфон и снова залез под одеяло, чтобы продолжить чтение мемуаров майора Аристова (которые я предусмотрительно в телефон перекачал).

Преступление-4

О четвертом преступлении никто б и не узнал, когда бы не… Впрочем, расскажу по порядку.

Короче, вызвал меня в очередной раз полковник. Спросил: «Доложи, Пал Савельич, как твои успехи по поджогу в Травяном?.. И по разбою в Люберцах?..» А в глазах – еще один вопрос, невысказанный, посвященный так и не заведенному делу: чего я там выяснил по поводу похищения Эдуарда Верного и его дочки?

А я шефу и не знал что говорить… Случаются в нашем сыщицком деле подобные затыки: вроде есть у тебя продуктивная версия. Имеется пара хороших, перспективных направлений, где искать, с кем из свидетелей работать… И ты, как водится, копаешь, копаешь… Словно полтора землекопа из мультика… Или – как Стаханов в шахте. Но… Идет у тебя сплошная пустая порода. И концы с концами не стыкуются. И ничего ты не раскапываешь.

Слава богу, начальство у меня, в лице полковника Любимова, не случайное. Не баней раньше заведовало, а само из сыска. И понимает, что у разыскника бывают дни и даже недели, когда выходит на-гора бесцельная руда без малейшего признака золота. Однако ему (руководству) все равно по должности положено: организовывать твою деятельность, вдохновлять и направлять. Вызывать меня на ковер, и выслушивать мои доклады, и снимать с меня стружку… Не нами заведено, не нам и отменять…

Вот и приходилось мне в очередной раз бубнить полковнику, что отработка «Москвича-2141», предположительно синего или серого цвета, на котором передвигаются преступники, пока результатов не дала. Что я порознь еще раз допросил Порядину (зав. меховой секцией в универмаге «Столица») – по делу о поджоге ее дома в Травяном, и Степанцову (зав. обувной секцией в «Московском») – по разбою в Люберцах. Но ни та, ни другая не припомнили человека, питавшего к ним столь сильную неприязнь, что пошел бы на тяжкие преступления. Не опознали они дамочку-преступницу (Леру?) и на том субъективном портрете, который наш художник составил со слов пострадавшего мужа гражданки Степанцовой.

– Хотя кажется мне, товарищ полковник: они обе, и Порядина, и Степанцова, что-то скрывают, чего-то недоговаривают. Буду с ними еще работать.

– Ну, хорошо, – с неудовольствием буркнул командир. – А что с Эдуардом Верным? Ты хозяев квартир, что преступники снимали, установил?

– Так точно, товарищ полковник, – вздохнул я. – Две однокомнатные, расположены близко друг от друга, в районе метро «Белорусская». От одной до другой минут пять ходьбы. Хозяев обеих я установил.

– И?..

– По первому адресу – там, где шарахнули по затылку Верного, на улице Лесной, – прописан один человек. Удалось выяснить, что он офицер, полковник. В настоящий момент выполняет интернациональный долг в составе ограниченного контингента в Афганистане. Запрашивать его о том, кому он жилье сдал, – дело небыстрое.

– А родственники у этого офицера имеются? – нахмурился начальник (как всегда, чуть опережая момент, когда я сам собирался затронуть данную тему). – Кто-то ведь деньги за квартиру получает – не в Афган же ему тугрики съемщики шлют.

– По родственникам я и работаю, товарищ полковник.

– А результаты?

– Пока нет.

– А по второму адресу? Тому, где Верная свою девчонку нашла?

– Товарищ полковник, двое суток всего прошло! – взмолился я. – Я ж один работаю, понимаю, что к делу Верного никого нельзя привлекать. Или уже можно?

Хитрым экивоком я напомнил начальству, что проблемами обэхаэсэсника я занимаюсь частным образом. Можно сказать, в свободное от основных служебных обязанностей время и по его личной просьбе.

Полковник мой намек прекрасно понял и сбавил тон. Однако от легкого сарказма все-таки не удержался:

– Все ясно, Павел Савельич, работа проделана большая, а результатов – ноль целых ноль десятых.

Когда начальник не задает конкретных вопросов, а отвлеченно ворчит и жалобно пеняет, лучше не оправдываться, а молчать в тряпочку. Этот закон я вывел для себя давно – посему не проронил ни слова и теперь.

А полковник резко переменил направление разговора.

– Хочешь, – продолжил он, – я тебе еще дельце подкину?..