Может, меня и не ищут вовсе?

Стараясь заполнить образовавшуюся во времени пустоту, я постоянно думаю о чем-то и мыслями часто возвращаюсь в лагерь. Даже во сне брожу между домов, вглядываясь в лица людей, в надежде кого-то среди них отыскать. Но кого? Этот вопрос я часто задаю сам себе во сне, но, к сожалению, мне еще ни разу не удалось найти на него ответ. Возможно, я ищу в лагере Тоху. Оставленный по ту сторону стены друг частенько появляется в моих мыслях. Жив ли он? Или умер? Стоило ли искать его, перед тем, как покинуть лагерь? Или же я все сделал правильно — что сбежал один?

Самобичевание то еще дельце. Вроде бы и вреда особого не приносит, но и пользы никакой.

Еще я думаю о Вике. Ее бледное лицо с широко раскрытыми глазами навечно отпечаталось в моей памяти. Я все еще чувствую разлетевшийся по комнате запах, когда пуля пробила ее затылок и наружу брызнула кровь: красная и липкая. В комнате запахло железом. И чем-то приторно сладким. Но сладость эта для обоняния была до тошноты противна, и я не сразу понял, что ощутил в тот момент запах смерти. Чужой смерти. Хотя поначалу решил, что это я — мертвец.

Из мыслей меня выдергивает тихий писк.

В который раз уже эта крыса прибегает сюда и проверяет, не сдох ли я? Или же она возвращается раз за разом в надежде, что я ушел? Может, эта каморка была ее домом, пока Пастух не забрал ее себе в личное пользование? Пастух…

Что же ты был за человек?

Мне об этом теперь ни за что не узнать. И вряд ли кто-то сможет мне рассказать о нем, даже если я когда-нибудь найду в себе силы спросить: «А ты знал человека, зовущего себя Пастухом?». Пастух. Невероятный то был человек, ведь откровенно называя себя «пастухом», он умудрился не только собрать вокруг себя целую толпу — «стадо» — но и повести нас за собой на верную смерть. Пастух. Опасный ты был человек. Возможно, даже опаснее самого Князя.

Может, по этой причине вы и оказались по разные стороны?

Крыса вновь пищит.

Представляю, как в этот момент она вглядывается в темноту своими круглыми черными глазками-бусинами, шевелит носом и длинными усами.

Нет, наверное, эта каморка не была ее домом, а крыса, приходящая сюда время от времени — разведчик. Как те малыши у муравьев или ос, да даже у воробьев — смельчаки, готовые ради своей стаи на все. Этот грызун проверяет: жив ли я, и не пора ли их семейству потрапезничать. Что они там едят у людей в первую очередь? Носы и уши, кажется, потому что в них хрящи. А кто не любит грызть хрящи, обсасывая их, отщипывая зубами кусочки плоти?

Есть ли на хрящах мясо?..

От подобных мыслей желудок начинает сводить судорогой и меня тошнит от голода. Я не спешу уничтожать запасы Пастуха. Кто знает, сколько еще дней или даже недель мне придется провести в этом месте? Это удручает. Может, стоило погибнуть с остальными? Глядишь, очнулся бы в каком-нибудь другом мире, более интересном, чем этот… Стал бы рыцарем на службе у красивой принцессы или героем, которому судьбой начертано свергнуть короля тьмы. Интересно, книги с этим сюжетом еще популярны или их время прошло?

А какую книгу я читал последней?..

Уже и не вспомнить. Ни автора, ни сюжета. Даже цвет обложки не помню. Была она мягкой или твердой? Или это вообще была электронная книга? Почитать бы сейчас что-нибудь…

С мыслями о книгах я в очередной раз заснул.

Проснулся через какое-то время, не зная точно, сколько проспал. На этот раз сон мой был спокойным, без сновидений.

В убежище Пастуха по-прежнему темно — я принципиально не трачу батарейку в фонарике, — свежий воздух практически не доходит до этого места и, сетуя на собственную беспечность, я решаю побродить по тоннелям. Убеждаю себя, что раз выжил в лагере, то становиться едой для крыс как-то не серьезно, то надо знать пути отступления на случай… На всякий случай.

Оказывается, из стоков есть несколько выходов, но не через все из них мне удается пролезть. Запомнив, где находится «главный вход», я бреду к следующему и выхожу на небольшую площадку. Кажется, за чертой города.

Идет дождь.

Вокруг много деревьев, настоящих деревьев, что в этот момент меня удивляет. Как же они растут без солнца? Без нормальной земли? Без удобрений? И можно ли сказать им «спасибо» за кислород?.. Или кислород не так производится?.. Что там должно происходить? Фотосинтез. Да, кажется, это называется фотосинтез.

Разве он возможен в подобных условиях?..

От заумностей, возникающих в голове, начинает болеть в висках. Лучше о подобном вообще не думать, чтобы сохранить остатки рассудка. Черт с ними, с этими деревьями. Или Бог с ними, с этими деревьями.

Кому как больше нравится.

Передо мной открывается вид на город. Он словно бескрайний, уносится куда-то вдаль, и расползающийся по улицам туман лишь укрепляет в моем сознании мысль, что у всего этого нет ни края, ни конца. Но это все обманчиво, серость вокруг лишь угнетает своим видом, а от холодного ветра и промокающей под дождем одеждой становится зябко. Тело бьет мелкая дрожь. Я вижу город таким, каким его еще ни разу не видел, он словно весь лежит передо мной, и от осознания этого становится дурно. Этот город не бескрайний, он ограничен. И из него не выбраться.

Экраны наверху мерцают, предвещая скорое отключение. И видя в этом знак, я быстро возвращаюсь обратно в сток.

Быстрым шагом спешу к ставшей такой родной каморке и замираю на месте, замечая в ней постороннего.

— Костя!..

Прикрываю глаза ладонью, щурюсь, пытаясь убедиться в том, что уши не обманули меня, и я действительно услышал голос Тохи. Меня ослепляет свет от фонарика, который он держит в руках, и на какой-то короткий миг сердце из груди перемещается в пятки, видимо считая, что там, в ногах, безопаснее. Хотя в ногах правды нет, как говорится…

— Наконец-то я тебя нашел!..

Луч света направляют вниз, а меня сжимают в крепких дружеских объятиях.

— Уж думал, помер!.. Глазам не поверил, когда увидел тебя у решетки в сток!

Последующий час мы обмениваемся информацией. Точнее Тоха рассказывает мне о том, что происходило в лагере после того, как я благополучно сбежал из него.

— Князь лютует