— Рабби… — начал было Иона, но суровый Иегудиил тотчас же грубо перебил его.

— Погоди… — сказал он. — Ты начнешь вертеть языком и так, и эдак, а надо действовать напрямки… Вот что, рабби: ты ушел от повстанцев — это твое дело: насильно мил не будешь. Мы приходили к тебе в Назарет, чтоб сговориться действовать сообща — ты опять не захотел. Это опять твое дело. Теперь повстанцы послали сказать тебе: не мешай нам…

— Да чем же я вам мешаю? — удивился Иешуа.

— Народ наш измельчал духом… — сурово сказал Иегудиил. — Не сказки ему рассказывать надо, а говорить о крови и железе. Если ты не хочешь помогать нам, то хоть не мешай и не заставляй нас дважды повторять тебе это предостережение… Нам и без того, ты знаешь, трудно…

— Я творю только волю Пославшего меня… — сказал он тихо, но твердо. — И вас зову я обратиться от зла к добру…

— Сладкими словами можно побеждать женщин, но нельзя победить ни римлян, ни наших богачей… — грубо засмеялся Иегудиил. — Только меч освободит нас…

— Поднявший меч от меча и погибнет… — задумчиво отвечал Иешуа. — Что сталось с делом Маккавеев? Где ваш Иуда Галонит?.. Не нужна Господу для победы десница человеческая…

Грубое, все в жестких черных волосах лицо Иегудиила исказилось гневом.

— Мы не в синагоге, чтобы спорить о божественном… — сказал он грубо. — Мы передали тебе предупреждение повстанцев, а там гляди сам. Идем, Иона… Шелом!..

Повстанцы быстро скрылись в чаще олеандров, а Иешуа подошел к поджидавшим его крестителям.

— Ну, вот и хорошо, что мы повидались… — тепло сказал он. — Идите, возвестите всем, что вы здесь видели: слепые духом — прозревают, прокаженные душой — очищаются, спавшие в гробах — воскресают и, — голос его дрогнул, — не законники, но нищие благовествуют…

И он отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы…

Манасия тосковал по Мириам нестерпимо. Во время праздника Ханукка, что празднуется в конце месяца Кислева, в память победы Маккавея над дерзким Антиохом Епифаном, и освящения храма, оскверненного этим язычником, по городу пронесся слух, что Мириам вернулась. Манасия бросился на поиски ее, но нигде ее не было. И, весь точно отравленный, он снова спрятался у себя. А город горел бесчисленными огнями: в честь праздника в каждой семье горела ханукия, подсвечник о девяти светильниках…

Прошли еще недели. Душа болела нестерпимо. Как-то нечаянно сошелся он в это время с Никодимом, интересные рассказы которого о его странствиях по Диаспоре отвлекали Манасию от его дум. Думы эти, как слепая старая лошадь на мельнице, ходили все по одному и тому же следу, и освободиться от их власти хоть бы на миг было облегчением… Незаметно подошел и месяц Адар, а с ним и праздник Пурим, праздновавшийся в память освобождения иудеев при Ассуэрусе. В эти торжественные дни и в храме, и по всем синагогам торжественно читали книгу Эсфири, но в общем праздник этот уступал в блеске не только празднику Кущей или Пасхе, но даже празднику Ханукка с его радостными огнями…

Наслаждаясь тихим, ясным вешним вечером, похудевший Манасия с Никодимом сидели на кровле дома Никодима. Хмурилась, как всегда, башня Антония, пылал, весь в огне, огромный храм, а прямо через площадь сияла, вся розовая, претория и на фронтоне ее четко выделялись буквы: S. P. Q. R.

— У нас меры ни в чем не знают… — говорил Никодим, сутуло сидя на ковре. — Эллинское образование… Так надо разбирать: что в этом образовании хорошо, возьми, что плохо — отбрось. Под Эфесом есть храм их богини Дианы, и вот эфесяне захотели отдать свой город богине под особое покровительство. Думали, думали, как лучше это сделать, да и порешили протянуть от города до храма длинную веревку, как бы привязав себя и город к храму… Мы можем обойтись и без этого…

На кровле показался старый слуга Никодима.

— Господин, там тебя спрашивает Иешуа назаретский…

— А-а!.. — просиял Никодим всем своим некрасивым лицом. — Очень рад, веди его к нам…

Слуга удалился.

— Что ты? — удивился Никодим, взглянув на Манасию, который вдруг нахмурился и встал.

— Я? Ничего… — рассеянно и хмуро отвечал Манасия. — Мне пора домой…

Он не хотел и не мог видеть человека, за которым ушла Мириам.

— Жаль, это интересный человек… — сказал Никодим. — Побеседовали бы…

— Как-нибудь в другой раз… — отвечал Манасия. — А теперь, право, мне лучше идти…

Никодим со сдержанным удивлением посмотрел на него, но ничего не сказал. Манасия простился… На лестнице он встретился с Иешуа, который, увидев его богатый наряд и не помня их короткой беседы на площади у фонтана, только молча поклонился ему…

Никодим радушно встретил гостя, усадил его на мягкие подушки и ласково посмотрел в его, как всегда, точно чего-то стыдящиеся глаза.

— Давненько не видал я тебя, рабби… — сказал он. — Где побывал? Что делал? Тут по городу слухи ходили, что ты пошел по следам Иоханана и посвящаешь в новую жизнь через обливание на Иордане…

— Нет, я там не был… — сказал Иешуа и вдруг решительно поднял на Никодима глаза. — Я думаю теперь, что вообще это… пустое…

С Никодимом хотелось говорить правдиво и до конца.

— Вот как!.. Почему же ты так думаешь?..

— Да потому что, если внутри у человека ничего нет, так ничего вода ему и не даст, а если есть, так ни на что она не нужна… — сказал Иешуа. — Ну, облился, дело это не хитрое, а там опять за прежнее… Власти греха водой не смоешь. Для того, чтобы войти в царствие Божие, нужно человеку… родиться снова. А тогда и вода не нужна… Что ты на меня как смотришь?

Никодим, в самом деле, смотрел на него во все глаза.

— Скажи правду, рабби: ты, действительно, не знаешь ни по-латыни, ни по-гречески? — проговорил он.

Иешуа усмехнулся.

— Да зачем же я тебя обманывать буду?

— И никогда ты с язычниками об этом не говорил?

— Никогда… — удивленно отвечал Иешуа.

— Так откуда же все это в тебе?!

— Что? О чем ты? Что ты как всполошился?..

— Вот ты говоришь о рождении снова… Откуда взял ты это?

Иешуа пожал плечами.

— Откуда все, от Бога… Я от себя ничего не выдумываю… Да зачем ты смущаешься так? Ты скажи мне… — оживленно спрашивал он Никодима. — Ну да, сперва человек рождается от отца и матери и тогда говорят: он сын такого-то… Но приходит время, когда он рождается вторично, в духе, и тогда он только сын Божий… Потому-то и сказано в Писании нам: вы — боги…

Никодим поднял свою тяжелую голову.

— Если хочешь знать, почему меня так удивили твои слова, — сказал он, — пойдем вниз…

Они спустились в рабочую комнату Никодима… В окна багрово светила потухающая заря. Старый слуга возжег светильники и по высоким стенам заходила огромная тень Никодима, уменьшаясь, увеличиваясь, ломаясь. Усадив Иешуа, он стал рыться в каких-то старых свитках. И бросил…