Оставив в стороне крепость Сепфориду, подошли к пышной, языческой Тивериаде. Правоверные — дабы не оскверниться — избегали заходить в этот город, но галилеяне смотрели на дело проще и с пением псалмов ввалились в суету городских улиц. Тивериада была построена сравнительно недавно Иродом и названа так в честь императора Тиверия. Галилеяне, робея, дивились ее пышным храмам, ее дворцам, ее колоннам в каменных завитках, поглазели боязливо и на солдат Ирода, и на суровых римских легионеров, и на смотревших на них с улыбкой язычников… Но что им была вся эта «слава мира сего», когда уже близко, у дверей, стоит светлое и святое царствие Божие, в котором они, бедняки, будут хозяевами?!

И снова вышли они из каменной Тивериады в цветущие луга и рощи. Со всех сторон подбегали к ним, присоединяясь, паломники во святой город. В толпе стоял радостный, горделивый говор:

— Его, говорят, сам Иоханан в Иордане крестил… И прямо так и говорил всем страдалец: я, говорит, что!.. А вот, говорит, за мной который идет, это уж будет настоящий… Я недостоин и ремни на сандалиях его развязать… Вот тебе и законники!.. Все, бывало, твердили: ничего путного из Назарета выйти не может… А теперь что скажешь?! Ха-ха-ха… Да что: бывало, носа в Иерусалим не покажи — чуть что, сейчас и «дурак галилейский!»… А теперь?! Ха-ха-ха…

— А, может, он сам Мессия и есть… — сказал кто-то восторженный.

— Болтай еще! — деловито остановил другой. — Перед Мессией должен придти Илья…

— А Иоханан кто? — задорно возразил третий. — Он и есть Илья…

— Так какой же он Илья, когда он Иоханан?!

Весело захохотали: здорово срезал! И что там разбирать: Иоханан, Илья, Мессия? Что они, книжники, что ли? Там разберут… Он зря народ не поведет — он свое дело знает… Вон в Мириам магдалинской семь бесов сказывают, сидело, а теперь, гляди, идет за ним, как овечка, и глаз поднять не смеет…

— А в Назарете, говорят, вино в воду превратил…

— Не вино в воду, а воду в вино — экий дуралей! Хлебнул, должно, сикеры-то перед походом! Захохотали дружно и весело.

— И совсем не в Назарете, а в Сихеме… И на колодец, говорит, не ходите: у всякого дома будет сколько угодно…

— Чего?

— А воды…

— Эка плетут, эка плетут!..

— Да это что! — послышался другой восторженный голос. — А вот, сказывают, жил тут в пещере бесноватый один — такой злющий, что всякий и пройти мимо боялся… Он смолоду чего-то, сказывают, натворил, его от синагоги отлучили, а он еще пуще того озлобился, богохульствовать стал. Тогда его каменьями закидать хотели… Он убежал и предался бесам… И вот будто вышел он навстречу рабби и хотел зло какое-то учинить, а тот, — голос восторженно дрогнул, — остановился, посмотрел на него, поговорил с ним, обласкал его и тот будто обмяк совсем да и заплакал. И бесы будто из него сейчас же все вышли да в свиней и бросились… Вот это так чудо!..

— А он, сказывают, велит все бросить, кто хочет идти за ним…

— А как же?.. — отвечал Иоханан Зеведеев. — Двум господам не служат…

— Так что же, вы так все хозяйство и нарушили? — спросил кто-то Андрея, который все слушал, но сам помалкивал.

— Мы? Мы нет… — деловито сказал он. — Мы совсем другое дело… Ежели, к примеру, захочет рабби отдохнуть — куда ему деться? А у нас все готово — приходи, живи сколько хочешь, никто слова не скажет…

Все одобряли… Кто-то песню веселую на радостях затянул: сикеры, действительно, некоторые хватили-таки. Но на это никто не смотрел: что же, так уж и не погулять никогда?!

Было за полдень. Все притомились. Хотелось полежать, понежиться — куда торопиться? Вокруг все сияло, млело, изнемогало от блаженства жить. Слева, среди цветущих олеандров, в которых разливались соловьи, вытекал из озера Иордан. Иешуа остановился на околице какой-то деревушки, на большой луговине, как восточный ковер, затканной цветами. Шалфей, всевозможные мальвы, кашка составляли пестрый, нарядный фон этого пышного ковра, а на нем красными огнями горели тюльпаны и анемоны. Там раскинулись крокусы вперемешку с гиацинтами и белыми и лиловыми цикламенами. Высокие Венерины кудри качают своими светло-розовыми султанами, и от только что зацветшего шиповника идет упоительный запах, от которого хочется беспричинно и радостно смеяться. Над деревней поникли своими кружевными вершинами старые пальмы, а по другую сторону стоят дубовые рощи и серебристые заросли маслин… Было жарко, и среди светлых облаков в нарядных завитках весело прокатывался иногда веселый весенний гром…

— Вот здесь хорошо и отдохнуть… — останавливаясь, проговорил Иешуа.

Все, весело галдя, повалились в цветы. Из деревни уже бежал народ. Черномазые карапузы, засунув палец в рот, любопытно пялили на всех свои черные глазенки. Иешуа улыбнулся им. И вдруг взял за плечи одного из них и с сдержанным волнением проговорил:

— Вот… Если не будете, как дети, не войдете в царствие Божие…

Он оглядел всю эту большую, пеструю толпу в бедных одеждах, с мозолистыми руками, с лицами, преждевременно отцветшими в трудах и заботах… Жаркая жалость залила все его сердце — точно овцы без пастыря, бедные!.. И никому нет до них никакого дела… Вспомнилась самаритянка у колодца с ее жалким, тупым видом загнанного животного… И, сразу весь осветившись любовью бездонной, он сел на холмике, и снова оглядел всех своими ласкающими глазами… Все невольно подвинулись к нему и ждали. И, точно поднятый какой-то светлой волной, он заговорил:

— Блаженны вы, нищие, ибо ваше есть царство небесное! Блаженны плачущие, ибо они утешатся! Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся! Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут! Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят! Блаженны миротворцы, ибо они суть истинные сыны Божий! Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царствие небесное!..

И сразу, как всегда и везде, одним голосом своим, этими простыми, полными ласки словами он взял сердца в сладкий плен.

— Радуйтесь и веселитесь, когда будут поносить и гнать вас за правду… — разгораясь, продолжал он. — Так гнали и пророков, бывших прежде вас… Вы, проснувшиеся к истине, соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой? Она уже ни к чему не годна. Вы свет мира. Зажегши свечу, не ставят ее под сосуд, но на подсвечнике и светит всем в доме. Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего небесного…

В сияющем небе, среди светлых, в красивых завитках облаков снова раскатился веселый весенний гром…

— Погромыхивает… — шепотом сказал кто-то. — Хорошо бы дождичка…

— То, знать, ангел Господень говорит ему… — умиленно и набожно вздохнула какая-то старуха.

— Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в царствие небесное… — продолжал он. — Вы слышали, что сказано древним: не убивай, а кто убьет, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду Божию. И потому, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь дар твой и пойди, прежде примирись с братом твоим… Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. И сказано древним: не преступай клятвы своей. А я говорю вам: не клянись совсем, ибо завтрашний день вне власти твоей, но да будет слово ваше да, если да, и нет, если нет. Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб, а я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую, и кто хочет взять у тебя рубашку, отдай ему и плащ. Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся. Древним сказано было: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас — только тогда и будете вы сынами Отца вашего небесного, ибо Он повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных…