В особенности тяжело положение солдата на Златицком перевале, где место на вершине горы открытое, ничем не защищаемое от ветра. Там зачастую гудит целый день снежная буря, построенные на скорую руку землянки засыпает снегом совсем, так что по утрам приходится вырывать их из снежных сугробов. Кроме того, турки зорко стерегут малейшее движение наше на Златицком перевале и едва, например, замечают огонь нашего костра или дым от него, тотчас же направляют туда свои ружейные выстрелы с окрестных высот. Поэтому в траншеях на аванпостах об огне не может быть и речи; приходится лежать неподвижно в снегу целую ночь. Ветер и вьюгу сменяет оттепель, и солдатская шинель насквозь становится мокрой; к вечеру завернет мороз градусов в 20, и мокрая шинель промерзает, сидит на солдате колом, не облегает тела и не греет. Солдаты, где можно развести огонь, лезут близко к костру, дым которого вместе с искрами, раздуваемый ветром, бросается в глаза, производит воспаление. Больных глазами много. Тяжело пришлось русскому человеку в Балканских горах в глухую зимнюю пору, но несет он свой крест без жалоб, понимая всю необходимость, все значение претерпеваемых лишений. Всего один раз только случилось мне услышать нечто похожее на жалобу из уст солдата, спускавшегося с отмороженными ногами с позиции в Орхание. На вопрос встречного офицера:

– Холодно было ночью?

– Ад, ваше благородие! – отвечал солдат. – Хоть бы поскорее куда повели; чистый ад, куда лучше бы на штурм идти!

Генерал Гурко между тем целые дни ходит угрюмый и сердитый, генерал чувствует, что это уж не война с турками, которых он не привык страшиться, а борьба с иными силами – превыше человеческих. Неизвестно, каких бы еще жертв впереди потребовала от нас суровая зима в горах, но радостная весть о падении Плевны и о том, что идут к нам большие подкрепления, явилась как близкое избавление нас от положения, становившегося день ото дня невыносимее. Генерал Гурко, получив известие о выступлении из-под Плевны новых сил, поступающих под его командование, отправил им немедля предписание идти формированным маршем к Орхание без дневок, большими переходами, словом – прибыть елико возможно скорее на место. Но колонны подтянулись к Орхание только к 10 декабря, а обозы с сухарями только к 12-му. Движение колонн было замедлено артиллерией и обозами, которые по обледеневшей дороге не могли поспевать за войсками. Лошади, тащившие орудия и зарядные ящики по скользкому шоссе, словно по стеклу, ежеминутно спотыкались, падали, выбивались из сил и при малейшем подъеме в гору отказывались вовсе служить. Напрасно солдаты принимали лошадей в десять палок и истощали целые потоки брани; дело кончилось тем, что самим солдатам пришлось везти на себе артиллерию и обозы. 12 декабря генерал Гурко имел уже в своем распоряжении все войска и обозы, и выступление назначено на завтра, 13 декабря. Со светом завтра мы двигаемся на перевалы Балкан: что ожидает нас там и какое сопротивление окажут турки – кто знает? Но каждый в отряде, от генерала до рядового, с радостью покидает свои настоящие суровые стоянки.

Орхание,

12 декабря 1877 г.

Переход генерала Гурко за Балканы в долину Софии есть лишь заключительный акт длинного ряда маневров, предпринятых с самого момента нашего вступления в Балканы. Этот переход есть только развитие или окончательное исполнение плана военных операций в Балканах, плана, заранее выработанного генералами Гурко и Нагловским и ныне блистательно завершенного. Основная мысль всех военных действий, предпринятых нами против турецких укреплений в горах, заключалась в постоянном обходе турецких позиций в тыл и в угрозах туркам отрезать им пути отступления. Таким способом мы оттеснили постепенно турок с первых отрогов Балкан до самых возвышенных пунктов хребта, то есть до перевалов, где турки засели в заранее приготовленных ими укреплениях, известных под именем линии Шандорник – Араба-Конак. Кроме того, турки удержались еще в Лютиково и сосредоточили часть своих сил в Златице, так что линия турецких позиций, оберегающая перевалы через хребет Балкан, оказалась до того растянутой и сильно укрепленной, что решиться на новый обход ее с находившимися в распоряжении генерала Гурко войсками представлялось делом слишком рискованным, и мы поэтому принуждены были в ожидании развязки дел под Плевной остановиться у перевалов в виду неприятеля и занять оборонительное положение.

Если вы припомните, наши военные операции в Балканах начались с занятия нами позиций близ селения Осиково и в селении Хан-Бруссен. Из Осикова колонна генерала Рауха обошла в тыл турецкие укрепления, расположенные на высотах близ Правицы (Правца); одновременно с этим колонна генерала Дандевиля из Хан-Бруссена двояким обходным движением угрожала отрезать Этрополь со всеми оберегающими его турецкими позициями. Турки из Правицы отступили в Орхание, а из Этрополя – на гору Шандорник; на Шандорнике турки засели в построенном ими заранее редуте, который по своей неприступности и высокому положению на самой верхушке горы был прозван солдатами «поднебесным редутом». Затем из Этрополя русские войска успели овладеть Златицким перевалом, а против горы Шандорника заняли две позиции на окрестных высотах, из которых одна приходилась почти что в тылу Орхание и могла обстреливать Софийское шоссе между Орхание и Араба-Конаком. Это последнее обстоятельство принудило турок очистить Орхание и отступить к Араба-Конаку, между которым и горой Шандорник турки возвели ряд редутов, снабженных орудиями и защищаемых войском в числе от 20 до 30 тысяч человек. Подвинувшись затем по шоссе вслед за отступившим неприятелем, колонна графа Шувалова укрепилась против Араба-Конака на Московской и Павловской горах и подала руку нашим позициям против Шандорника. Став таким образом повсюду на перевалах Балкан лицом к лицу с неприятелем и ограничиваясь взаимным обменом с ним артиллерийскими снарядами, генерал Гурко в ожидании подкреплений войсками устремил свое главное внимание на подготовительную работу для окончательного перехода за Балканы, именно – на изыскание обходных путей через перевалы в долину Софии, с тем чтобы, спустившись в долину, выйти в тыл линии Шандорник – Араба-Конак и отрезать засевших там турок от Софии и Филиппополя. Но найти сколько-нибудь сносную дорогу через горы было крайне трудно, ибо все проходимые пути были в руках неприятеля; свободными же оставались лишь немногие горные тропинки, недоступные для артиллерии и столь крепко защищенные самой природой, что даже турки не сочли нужным охранять их или запереть спуск по ним в Софийскую долину. Между тем весь вопрос заключался в том, чтобы пробраться через горы с целой армией, пехотой и артиллерией, незаметно для неприятеля появиться в долине неожиданным гостем и ударить туркам в тыл. После долгих изысканий решено было остановиться на трех следующих направлениях (путями назвать их нельзя, за исключением разве одного): между Шандорником и Златицким перевалом через гору Баба выйти в долину на селения Буново и Мирково, по другому направлению – начать подъем близ селения Врачешти и спуститься с гор на селения Чурияк, Потоп и Елесницу и, наконец, по третьей тропе взобраться на перевал, обозначенный на австрийской карте названием Umurgas, и сойти с него в долину на селение Жиляву. Из этих трех направлений самая главная роль выпадала на долю старой Софийской дороги (от которой, впрочем, не осталось никаких следов), проходящей на Чурияк, Потоп и Елесницу: по этой дороге предназначалось двигаться авангарду и главным силам отряда. По сведениям, доставленным болгарами и взятыми в плен турками, оказывалось, что выходы в долину по трем сказанным направлениям вовсе не защищаются турками или же оберегаются самыми незначительными силами, вроде трех-четырех рот пехоты в Потопе и Елеснице и нескольких сотен черкесов и зейбеков в Бунове и Миркове. Ни укреплений, ни грозных редутов там нет у неприятеля, очевидно, не ожидающего появления русских в этих проходах, и необходимо поэтому сохранять строжайшую тайну предполагаемого движения, чтобы не дать туркам времени опомниться, стянуть туда значительные силы и запереть нам выходы в долину Софии.