– Завтракаю.

Что еще спросить, он не знал, поэтому буркнул, чтобы она никому не открывала, и положил трубку. Надо было запретить ей отвечать на звонки, покусал он губы. Мало ли кто решится проверить его квартиру. Но не стал. Всего час прошел, а ему снова захотелось позвонить. И услышать ее голос. И узнать, что у нее все нормально…

– Я ни в чем не виноват! – хныкал водитель автобуса, прикладывая к груди трясущиеся руки. – Я сам пострадавший!

Вадик, впервые за все время службы позволивший себе вольность в одежде – он снял пиджак и непозволительно неаккуратно закатал рукава рубашки – от бешенства скрипел зубами. Он столько времени потратил на то, чтобы его допустили к личным данным человека, который перечислял деньги семье Зубова Андрея Ивановича. Великих трудов ему стоило узнать, что это некто Стасов Андрей Иванович, что этот дядечка проживает со своей супругой там-то и там-то. Он помчался на адрес и едва на зад не сел, когда дверь ему открыл… кто бы вы думали? Тот самый водитель автобуса, с которым он катался неделю, разыскивая свидетелей, видевших Настю.

Когда выяснилось, кто этот Стасов на самом деле, Вадику захотелось его задушить. А когда из мужика полезла остальная информация, он даже позволил себе вольность – закатал рукава. И плевать ему было на то, что Алексеев рассмотрит царапины на его руках, оставленные Жанкиными ногтями. А заодно и этот трясущийся всем телом мужик пускай посмотрит. Плевать! Ему было не плевать на свое личное время, которое он украл у себя и у своей жены. Вместо того чтобы налаживать с ней отношения – а они вдруг начали трещать по швам, – он стоял перед каким-то банковским клерком и убеждал его, что раскрытие личной информации санкционировано, и что это в интересах следствия, и что…

Да он уже и не помнил все слова, которые употребил и которые не употребил в силу их непристойности. Помнил лишь дикую досаду, что приходилось объяснять всяк и каждому, насколько это важно.

И тут открывается дверь, и здрассте вам – собственной персоной водитель автобуса, ссылающийся на забывчивость и усталость.

Паскуда! Гадкая паскуда!

– Вы пострадавший?! – задохнулся Вадик возмущением. – Вы вводили следствие в заблуждение. Вы нарочно скрыли факты, которые могли пролить свет. Вы вступили в сговор с преступником, который подозревается в целой серии убийств!

– Нет! Нет! Я не вступал! Я не знал, что он живет по моим документам! Я думал, что паспорт давно выбросили! А машину… Машину забрали за долги… Я не в претензиях. Я не знал. Я не вступал с ним в сговор.

– Но вы вступили в фиктивный брак с гражданкой Стасовой, – противным скрипучим голосом вставил Алексеев, подняв наконец злые глаза от бумаг. – И я сделаю все, чтобы он был аннулирован. И, кстати, мы сообщили вашей семье, где вы и с кем вы.

Он не сообщил. Не успел еще. Но непременно это сделает. Каков мерзавец, а! Пристроился, называется! Убежище нашел!

– Семье? – прохрипел Стасов-Зубов, будто собрался помереть прямо сейчас, прямо на стуле в их кабинете. – Не надо, вы что! Зачем? Зачем семье!

– Но когда-то они об этом все равно узнали бы, – заметил Вадик, удовлетворенно улыбнувшись, первый раз за время допроса. – Вы же не можете вечно скрывать свое новое семейное положение. Как вообще вы собирались дальше поступить со своими женщинами? Пора уже определиться!

Кстати, да! Алексеев передернул плечами, будто слова эти адресовались ему.

Как он дальше поступит с Настей? Что предложит ей? Полковник, поругав поначалу, потом велел поступать, как он считает нужным. А он не знал, как нужно! Настя была вдовой человека, на которого у них уже после его смерти собиралось приличное досье. Была она в курсе дел своего мужа? Посвящал ли он ее в свои деяния? И если да, то ее запросто можно считать соучастницей его преступлений. А она…

А она напугана, беспомощна. Она беременна. И совсем не кажется деловой и активной, способной обвести всех вокруг пальца. Так ли это? Или это только кажется? Почему она пришла именно к нему? Почему не наняла охрану на деньги, которые оставил ей муж? Почему воспользовалась помощью первого встречного, представившегося ей другом Льва? Заплатила ему большие деньги. Удрала из города, потом вернулась.

Как же все запутано! Нелогично! Можно ли ей верить, когда и нельзя, но очень хочется?

– Продолжай, лейтенант, – буркнул он и вышел из кабинета.

Вышел, чтобы снова ей позвонить. Зачем? Наверное, для того чтобы ей верить, ему было нужно слышать ее голос.

– Алло, – ответила она.

И ему тут же показалось, что она плакала. И внутри все снова противно сжалось и заныло.

– Как дела? – повторил он свой глупый вопрос, заданный чуть больше часа назад.

– Не очень, – призналась она со вздохом.

– Что?

Алексеев привалился спиной к стене возле подоконника, выглянул в окно. Сквозь плотную серую массу облаков время от времени выныривало солнце, обещая скорое тепло. Ветер наконец угомонился, и городские коммунальщики спешно сгребали мусор и сметали зимний песок с тротуаров, пока его снова не размыло дождем и не растащили ботинками. Вечер сегодня будет славным, вдруг подумалось ему. Можно было бы выйти с Настей прогуляться и…

Стоп! Одернул он себя. Настя скрывается от брата своего покойного мужа. Настя еще до недавнего времени была у них одной из подозреваемых. Сейчас, конечно, приобщив к делу показания настоящего Зубова и информацию, представленную полковником, они думают несколько иначе, но…

– Я выходила на улицу, – призналась Настя.

– Зачем? – стиснул он с силой зубы.

– В магазин. Мне надо было купить кое-что для себя, – слабым виноватым голосом поспешила она объяснить. – И мне показалось… Мне показалось, что за мной кто-то следит. Может, это паранойя?

Может, да, а может, нет.

– Как ты поняла?

Он еще вчера, отдавая ей постельное белье, предложил перейти на «ты».

– Женщина… Странная такая, очень худая, среднего роста. Лицо неприятное. Она трижды попалась мне на глаза. В последний раз резко отвернулась, села в машину.

– Номера? Номера запомнила?

– Да. Продиктовать?

– Давай… – Алексеев тут же занес в телефон продиктованный ею госномер. – Вот что. Больше никакой самодеятельности. Сиди дома. Никому не открывай. И давай так договоримся… Телефонную трубку ты больше не поднимаешь. Хорошо?

– Хорошо.

– Все, пока. Я буду вечером.

Как он дотянет до вечера, не звоня ей?

Он волновался за Настю. Почему? Не знал и злился на себя за это. Раздражался, потому что не находилось ответов. И потому что все равно продолжал за нее волноваться. И без конца смотрел на часы. Время остановилось. Стрелки замерли где-то на шестнадцати двадцати двух. До конца рабочего дня оставалось немного, а стрелки – ни с места. Уж подумал, что часы поломались, сверил с компьютером. Все верно. Шестнадцать двадцать две. Вадик давно отпустил настоящего Зубова, попросив того не покидать город, пока идет следствие. И смылся куда-то. Нет, он ему говорил, куда едет, только Игорь прослушал.