Однако положа руку на сердце, признаюсь, что своего шефа я ненавижу.

Ненавижу и ничего поделать с этим не могу.

Но он сам, сам во всем виноват. Наши отношения не сложились с самого начала, и в этом нет ни милиграмма моей вины.

Я появилась в газете «Новости Москвы» почти десять лет назад, кажется, я уже упоминала об этом вскользь. Я тогда была оптимистичной студенткой, полной самых радужных планов, которая даже на диете не сидела. Да и Максим Леонидович был молод и весьма смешон в своем желании казаться серьезным и крутым. Он носил чахлую бороденку и очки с бутафорскими стеклами и никогда не появлялся в офисе в джинсах — о нет, на этом снобе всегда был костюм и отглаженная рубашка, голубая, в еле заметную полоску. Это была его униформа — подозреваю, что в его шкафу собрались сотни одинаковых рубах. Что это, как не психическое отклонение?

Но тогда я не обращала на подобные мелочи внимания, и новый начальник показался мне просто слегка помешанным на работе, но вполне адекватным профессионалом. Все изменилось, когда однажды (я тогда и трех дней не успела проработать в редакции) я забыла перезвонить по поводу какого-то абсолютно не важного интервью. На такую незначительную оплошность можно было бы спокойно закрыть глаза, но милейший Максим Леонидович попросил меня зайти в его кабинет, чтобы разобраться. А когда я, вежливо улыбнувшись, поинтересовалась, в чем дело, принялся орать, что я — никчемная девица, которая никогда не сделает карьеру. Еще он сказал, что я — балласт редакции, и он уволит меня при первой же возможности. Я тогда жутко перепугалась и даже всплакнула в туалете. Но потом привыкла — ведь впоследствии он взял моду чуть ли не каждый день угрожать мне увольнением и полным лишением гонорара.

Однако на этот раз наша перепалка имела куда более серьезные последствия, чем порча моих многострадальных нервов.

Когда я уже собиралась со страдальческим выражением лица покинуть степашкинский кабинет, в спину мне полетели следующие слова:

— В общем, я так решил. Рубрику вашу пора закрывать.

Я остановилась как вкопанная и по-гусарски, на каблуках развернулась к нему.

— Что?! Что вы несете, моя рубрика пользуется бешеной популярностью.

— Пользовалась, — мягко поправил Максим Леонидович, — пользовалась, пока в ваших статьях была драма. Драма и комедия одновременно.

— Но я же не виновата, что все так получилось, — развела руками я, — я просто пишу правду, как и договаривались. Получается, что среднестатистическому читателю не интересна моя история любви?

— Получается так, — хладнокровно подтвердил он, — читательницам были интересны ваши трагические приключения. А хеппи-энды сегодня не в моде. Со следующей недели на месте вашей рубрики будут выходить оригинальные кулинарные советы.

— Издеваетесь? — я не знала, разрыдаться мне или лучше басовито захохотать ему в лицо. — Да кулинарные рецепты никто никогда не читает. Это точно.

— Так же, как и вашу благостную рубричку, — улыбнулся он, — точнее не бывает.

* * *

Пусть моя идиллия никого не интересовала, но это вовсе не значило, что мне самой больше не хотелось в нее погрузиться.

Наконец-то наступил день, когда я должна была улететь в непредсказуемое романтическое путешествие.

Весь полет я чуть ли не подсигивала от нетерпения. «Подожди, Кашеварова, — уговаривала я сама себя, — ты ждала две недели, потерпишь и еще несколько часиков». Однако на практике то были чуть не самые длинные часы в моей жизни. Мне не хотелось ни читать (притом, что на моих коленях лежала увесистая стопка журналов, которые я везла для Алана), ни спать, и даже принесенный стюардессой пластиковый лоток с едой не внушал должного оптимизма.

— Кажется, здесь кто-то влюблен! — вдруг произнес звонкий девчачий голосок прямо над моим ухом.

Я удивленно посмотрела на свою соседку слева, которая решила завязать со мной разговор и выбрала для начала беседы столь нетипичное начало.

Она была немного моложе (это плохо) и намного круглее (а вот это хорошо) меня. В целом ее вполне можно было сравнить с аппетитной калорийной булочкой с изюмом. Такая она вся была свеженькая, беленькая и пухленькая — рыжие аккуратные кудряшки обрамляли ее щекастое румяное личико, на котором словно молотая корица была рассыпана сотней крошечных веснушек.

— Извини, я тебя, наверное, напугала, — рассмеялась она, — меня зовут Валя. Можно Валюша.

— Саша, — пожав плечами, представилась я. Может быть, в данном случае говорливая попутчица придется кстати, хотя обычно я стараюсь держаться подальше от особ, страдающих словесной диареей, — а с чего ты решила, что я влюблена?

— Просто вид у тебя такой… Светящийся, — улыбнулась она, прямо пальцами вынимая из фасованного салата креветку. — Фу, как невкусно. Я уже дождаться не могу, когда приедем в Италию. Вот там еда что надо. Ты уже бывала в Италии?

— Не приходилось. Просто мой… — я замешкалась, не зная, как величать в разговоре Алана — «друг» (слишком официально), «любовник» (еще хуже), «жених» (но на моем пальце что-то колец не видать).

— Твой любимый мужчина, — расхохоталась проницательная Валюша, — могла бы не говорить, догадаться было нетрудно.

— Да, наверное. Так вот, он иностранец, и мы договорились провести в Италии романтический уик-энд. Ну а ты? — я быстренько перевела разговор на другую тему, чтобы она не столкнула меня в омут всех этих тщетных размышлений о любви, которые ни к чему не приводят, кроме гастрита на нервной почве.

— А я к мужу еду, — выдохнула она.

Вот уж кто светился от переизбытка положительных эмоций, так это сама Валюша. Даже не знаю, как ей удалось разглядеть за пеленой своего эгоистического счастья меня.

— У меня муж итальянец, представляешь?

— Даже и не представляю, — в тон ей ухмыльнулась я.

— Мы женаты всего два года, — Валюша не обратила внимание на мой сарказм.

— Почему «всего»? Это уже срок.

— О, не для нас, — махнула веснушчатой рукой она, чуть не опрокинув поднос с едой мне на колени, — я ведь в Москве живу. А он — в Милане. Вот и приходится мотаться. То он ко мне приезжает, то я к нему.

— Странно как, — удивилась я, — а почему ты совсем туда не переедешь?

— А зачем? — изумилась в свою очередь Валя, — у меня в Москве и работа, и друзья. И потом, я не такая смелая, чтобы так уж кардинально взять и поменять всю свою жизнь.

— Но разве это удобно? А если вы решите завести детей? Все равно же придется что-то придумывать.

— А у нас двойня, — расхохоталась Валюша, — Саша, хочешь я открою тебе секрет? — помолчав с видом самым что ни на есть заговорщицким, она изрекла: — Жизнь гораздо проще, чем кажется. И если тебе хочется чего-то… Очень сильно хочется… То надо искать пути, а не препятствия.

Я отвернулась к иллюминатору, но Валюша продолжала щебетать, словно ей нужно было только лишь мое присутствие, а не мое внимание. Я вполуха присушивалась к тому, что она рассказывает: о своем муже Марио, с которым она познакомилась в туристической поездке, где была с родителями, и как они полтора года переписывались, и как он приехал к ней в Москву и прямо в этот же день сделал предложение. Вся Валюшина семья встала на дыбы, как норовистый арабский скакун. Все были против, что единственное любовно взращенное дитя покинет страну — возможно, навсегда. Марио торопил, невеста дергалась, даже похудела на шесть килограммов от постоянной нервотрепки. В итоге они все-таки собрали все необходимые документы и расписались. С тех пор так и живут на две страны — пару месяцев в Милане, пару месяцев в Москве. Дети, которым уже третий год пошел, к такой расстановке сил давно привыкли, и по-итальянски щебечут не хуже, чем по-русски.