В тот день, когда мы с Трошкиной с разгону вляпались в криминал, народу в парке было видимо-невидимо, и в горячих точках у киосков с едой и напитками не прекращалась толчея. Судя по комплекции, Маковеев морил своего червячка регулярно. Можно предположить, что в озеро его вытолкнули из какой-нибудь очереди за сосисками.

«Такого бегемота вытолкнешь!» — заспорил со мной внутренний голос.

— Да ладно! — отмахнулась я. — Толстяки очень плохо переносят жару. Было адское пекло, Маковеева разморило, его толкнули, он и упал. От контраста между горячим воздухом и холодной водой ему совсем подурнело — такие перепады даже здоровым людям вредны, что уж говорить о немолодом мужчине с избыточным весом. Запросто мог прямо в озере окочуриться!

«Возможно, на то и был расчет», — заметил мой внутренний голос.

— Возможно, — согласилась я. — А удар шилом под прикрытием общей суматохи — запасной вариант. Полагаю, убийца держался рядом с жертвой.

Надо бы узнать, с кем Маковеев явился в парк развлечений. Вряд ли один: мужчины — существа компанейские.

— С женой он явился, — охотно просветила меня вскоре Настя.

Мы с ней столкнулись у турникетов на выходе, и я тут же сделала вид, будто до сих пор занималась работой.

— Но в парк он пришел без супруги — она при заселении в отель узнала, что для постояльцев замка СПА бесплатно, и предпочла шумным аттракционам тихие процедуры, — рассказала коллега. — Только представьте, бедняжка лежала в костюме для прессотерапии, когда эсбэшники наши пришли к ней с ужасной новостью!

Я представляла себе, что такое костюм для прессотерапии: этакий надувной скафандр, который ни надеть, ни снять без посторонней помощи. В этом костюме самая изящная дама становится похожа на эмблему фирмы Мишлен — надувного человечка Бибендума. В таком виде не побегаешь и шилом не помашешь!

Очень довольная тем, как много всего мне удалось узнать за один только день, я вернулась в замок и легла в постель, но уснула не скоро. Вот сейчас я признаюсь: все люди произошли от обезьяны, а я от суслика. Суслики и разные прочие лемминги не выносят сотрясения почвы, а громкая ритмичная музыка срывает их с насиженных мест. Суслики затыкают пальчиками ушки и, горестно свистя, бегут прочь, в ночь вместе с чадами и домочадцами.

Я заметно кровожаднее среднестатистического суслика и танцевальную музыку в ночи не одобряю решительно. Проснувшись за полночь от задорных звуков ирландского рила за стеной, мой внутренний суслик положил на музыку чужой, но идейно близкий текст «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?» и вытащила из-под подушки топор войны.

К звукам ирландского танца тем временем добавились подозрительные мебельные скрипы и страстные выкрики: «Да, Василь! Да, Василек!» Внутренний суслик дал мне понять, что не дорожит никакими сорными васильками и готов искоренить их прямо сейчас. На предупредительные выстрелы в стену соседи не отреагировали. Потому что все люди произошли от обезьяны, а мои соседи, видимо, от лошади Пржевальского, которая вся вымерла как вид, и они, похоже, такие же суицидники.

Тогда мы с внутренним сусликом покричали «Кто не спрятался, я не виновата», натянули шорты и майку, мысленно повязали белую крахмальную салфетку, голодно цыкнули зубом и вышли в коридор.

Соседи Пржевальского выглядели очень колоритно. Не знаю, плясали ли они рил или запыхались и раскраснелись по какой-то другой причине, но тот, кто открыл дверь, был румян и растрепан. Из одежды на нем имелись розовые трусы и криво застегнутая лиловая рубашечка. С блестящим шелком красиво сочетались длинные волнистые волосы, которые мне захотелось приподнять, чтобы посмотреть, не острые ли там спрятаны ушки. Это оправдало бы любовь к народной музыке страны фейри, но не объяснило нетипичное для малого народца имя Василь.

Из-за плеча румяного чернокудрого эльфа выглядывал рыжий. Он тоже был мужского пола, и я понадеялась, что они действительно всего лишь плясали.

Увидев нас с боевым сусликом на пороге, соседи-эльфы удивленно сказали нам:

— Здравствуйте…

— И прощайте, — ответили мы, выразительно поигрывая топором войны.

— Ой, вам, наверное, музыка не нравится? — запоздало догадались они. — Сделать тише?

— Поздно, это уже не поможет, — вздохнули мы и чутко взвесили топор в рабочей правой лапе.

Соседи забеспокоились.

— Выключили все на хрен! — некультурно гаркнули мы. — Замолчали, затихли и спите, как уже убитые!

«Тынц-тынц-тынц» оборвалось. Мой внутренний суслик выдохнул и втянул ядовитые зубы. Я вернулась в постель, напоследок наставила чуткое ухо в стену, послушала — ти-ши-на! — и нырнула в подушку.

«Думаешь, это поможет?» — сонно свистнул мой суслик.

Я уклончиво пробормотала:

— Жизнь покажет…

«Или смерть», — шепнул он, укладываясь поудобнее.

Под подушкой по-прежнему отчетливо ощущался топор войны. В голове иллюминированной каруселькой с лошадками крутились мысли и образы. Чопорный аптекарь сэр Маковеев-Колобок, его рыжая бестия Лисичка, Зяма на горшке, фламинго с острыми, как шило, маховыми перьями, мамуля с ее порошковыми ужастиками…

Во сне я придумала для мамули сюжетик нового стишка — про Иванушку, который напился из копытца, а это был след дамской туфли, и превратился мальчонка не в козленочка, а в Кончиту Вурст. Я даже первые строчки сочинила:

хлебнул ивашка из копытца

не знал, что это лабутен…

Дальше дело не пошло, мой сон стал глубже и серьезнее. Я сочиняла какой-то пламенный манифест, но утром вспомнила только обращение: «Люди и селедки!»

Снилась мне вроде ночная Ницца, осыпающийся кирпичный балкон, а внизу грязевое озеро, в котором купаются бегемоты. Здоровенная черная горилла натирала спину, как мочалкой, скрученной в клубок лисой. Блондинка в розовой эмалированной венецианской маске и с сапфировыми бреккетами читала плохие стихи…

Все это совершенно не помогало вспомнить написанный во сне текст, а было так интересно, чего же я хотела от людей? А от селедок?!

Жутко замороченная и плохо отдохнувшая, я проснулась на рассвете. Попыталась вспомнить свой сон, не смогла, плюнула на это дело и потянулась к телефону, чтобы спасти хоть кроху пользы, записав для мамули сюжет про Ивашку. Машинально перечитала свою же предыдущую эсэмэску про Волан де Морта в морге, и тут меня осенило. Я поняла, в каком направлении вести расследование!

Я сразу же позвонила Трошкиной и деловито затрещала:

— Алка, я знаю, куда нам двигаться дальше: в морг!

— Да? Слушай, конечно, мы все там будем, но мне бы не хотелось спешить, — прокашлявшись, ответила подружка.

Я поняла, что она чем-то поперхнулась, и ревниво спросила: