Еще пара-тройка осторожных шажков в сторону печки…

– А это еще кто? – вдруг заревел один из ватников, оглянувшись через плечо и увидев Дану.

Но было уже поздно – один прыжок, и крепкий железный прут, служивший монахиням навроде кочерги, у нее в руках. Приятная тяжесть металла в руке добавила Дане уверенности. И топорик, лежащий рядом, тоже пришелся в тему.

Бандиты, видимо, не увидели в закутанной в платок девушке никакой угрозы.

– Гляньте! Монашка! – заржал вдруг Барсук. – Испугать нас своей кочергой решила!

– Иди сюда, цыпочка, – осклабился второй, которого называли Кастетом, и двинулся на Дану, протянув к ней свои лапищи, – мы сейчас с тобой позабавимся тут, на монастырских половичках…кх. х-х…

Дана не стала дожидаться конца его пламенной реплики и, коротко замахнувшись, точным движением швырнула в башку Кастета топором, стараясь максимально раскроить ему рожу. Топор угодил своим обухом бандиту аккурат в нос. Мужик хрюкнул, схватился руками за лицо, и как сноп завалился на пол, закашлявшись. Через секунду кашель перешел в дикий вой.

Двое других прыгнули на девушку одновременно, очнувшись от первоначального шока. Но Дана ударом ноги опрокинула им под ноги скамью, и Барсук споткнулся об нее и упал на пол, больно ударившись плечом. Зато Ворон устоял и лишь раскинул пошире руки – в одной из них тускло сверкнул нож.

– Ну, монастырская сучка, держись, – зло процедил бандит, – доберусь до тебя, за братана отомщу – кишки твои на этот нож намотаю!

По-видимому, слова Ворона должны были внушить монашке панический ужас, и ей надлежало запаниковать и броситься бежать, но эта странная девица в сером платке лишь покрепче перехватила свою кочергу и нехорошо ухмыльнулась. Ну, ладно, раз так – сама напросилась!

Замах, удар – но кочерга больно бьет его по руке, а монашка по – прежнему невредима. Она ловко отскочила в сторону, избежав, казалось бы, неминуемой смерти. Ух, каким огнем горят ее глаза! Ведьма, а не монашка!

Удар! И опять она отводит от себя нож, а Ворону достается больнючая отметина на плече. Хорошо, что ватник толстый – он надежно защищает владельца от железной кочерги. Ну, ничего, сейчас они вдвоем с Барсуком эту сучку уделают. Но, черт подери, как же истошно воет Кастет! Заткнуть бы ему пасть хоть на время…

– Барсук! Поддай! Заходи с другой стороны! Ау! А-а-а-у-у!!

Ворон остервенело затряс рукой, по которой только что заехала эта ведьма – ватник не мог защитить кисти, удар пришелся по запястью, нож отлетел далеко в сторону. Боль начала волнами расходиться по телу бандита, он озверел и попер на Дану напрямик, игнорируя все доводы разума. В конце концов – не зарежет же она его кочергой? А ватник она не прошибет. Авось, дотянется Ворон до ее шеи и свернет ее. Да и Барсук сопит рядом, вдвоем они ее точно скрутят, пусть даже всего лишь в три руки.

Монашенка прищурилась и сделала аккуратный шаг назад. Ворон растянул губы в зловещей улыбке…

И тут вдруг за спинами бандитов со стороны входной двери послышался шум. На одно короткое мгновение – сработали инстинкты – мужики бросили взгляд назад. Это стоило Ворону схватки – когда он обернулся, буквально через секунду – кочерга уже коснулась основания его шеи, проткнула кожу, вошла в плоть и вышла из плеча со стороны спины, прорвав старый ватник, на котором в месте повреждения медленно стало расплываться пятно крови. Мужик хватанул ртом воздух и, как подкошенный, рухнул на пол – Дана еле успела вытянуть свое оружие из его тела.

А рядом на полу в испуге замер второй бандит, над которым стоял огромный и злой, как черт, пес, из распахнутой пасти которого капала на лицо опрокинутого мужчины слюна.

– Край, умница ты мой, – запыхавшись, проговорила она. – Стереги! Я мигом!

Дана схватила скатерть со стола и набросила ее на голову Барсуку, а затем приказала:

– А ну, перевернулся на живот! Руки за спину, и попробуй только пошевельнуться – пес тебя тут же разорвет! Или я топором по голове так съезжу, что больше тебе в жизни ничего не понадобится!

Руки мужику пришлось связать своим платком – искать веревку времени не было. Платок было, конечно, жалко терять, ну, ничего, она потом себе новый купит, дело важнее. Наконец, крепко связанный бандит беспомощным мешком валялся на полу. Дана перевела дух и обернулась к Краю.

Собака, видимо, услышала крики, доносящиеся из монастырского корпуса, выбила окошко в избе и примчалась на помощь. Одно ухо Края сильно кровоточило, и на морде тоже, очевидно, была рана, поскольку шерсть вокруг носа вся намокла от крови – пес порезался о разбитое стекло. Но сработал он великолепно – не стал выдавать себя громким лаем, а молча влетел в дом, с разбегу прыгнув на одного из обидчиков хозяйки. Это был излюбленный прием Края. Барсук не успел опомниться, как зубы разъяренного пса уже находились в сантиметре от его шеи.

– Край, стереги! – повторила свой приказ Дана, указав собаке на Ворона. Тот лежал на здоровом боку и мелко и часто дышал, стараясь не потерять сознание от боли, которую ему причиняла нанесенная монашенкой рана.

«Не боец, – убедилась девушка, бегло осмотрев бандита, – но и не труп. Так, этот более не опасен, а что третий?»

Она перешла к громко воющему Барсуку. Его лицо было полностью залито кровью, разглядеть, насколько тяжела его рана, в таком состоянии было невозможно. Но череп, похоже, был цел. Вот насчет левого глаза Дана не была так уверена. Она нахмурилась. Эх, не хотела она подобных разборок, ей такие приключения были совершенно ни к чему – зачем привлекать к своей особе внимание властей? А то, что последствия этой драки ей еще предстоит испытать на себе, она была уверена. Не хотелось, но, видимо, придется обращаться к Колдуну – он мужик серьезный, наверняка, в его силах Дане помочь.

«Ну, да ладно, никто пока не помер, и то дело, – решила она и поднялась с колен. – Надо как-то подготовить матушку Марфу…»

Подняв глаза вверх, Дана заметила темные фигурки монахинь, сгрудившиеся в открытых дверях дома.

– Я так решила, матушка, – решительно проговорила Дана, стряхивая со своего передника невидимые пылинки, – будет лучше, если я перееду в деревню. К монастырю будет меньше внимания. А то, вон, уже бандиты полезли.

– Деточка, так то ж беглые, с лагерей. Они – люди не местные, и у нас такие чужаки бывают очень редко. На моей памяти всего второй раз такое. А окрестный люд отродясь бы на монастырь руку не поднял. Ты напрасно себя винишь в этом случае.

– Я понимаю, матушка Марфа, но так лучше будет. Я всё-таки обрядница считаюсь… для вас. При монастыре негоже мне больше жить. А в деревне у Полины дом пустует. И нам вдвоем будет легче жить, чем поодиночке. А к вам я буду приезжать, да и сестры всегда меня навестить могут, – улыбнулась Дана настоятельнице.

– Ну, как знаешь, деточка, – вздохнула игуменья. – Господь милостив, он и тебя направит по правильному пути. Раз считаешь нужным переезжать, собирайся. И то дело, в деревне тебе сподручнее жить, чем среди нас, монахинь. Может, и человека там себе найдешь по сердцу, всякое бывает.