Митя торжественно, со значением перекрестился.

Глава нашего экспертного отдела запустила в него деревянной ложкой, но по воле злой судьбы попала в лоб дьяка. Тот в свою очередь недолго думая запустил в бабку чернильницей. Яга уклонилась, я отбил ловко чернильницу ладонью в окно, но пара-тройка капель успела разукрасить Митину физиономию. Смывались чернила плохо, зато размазывались хорошо.

В общем, как вы понимаете, ехали мы нескучно, с размахом широкой русской души!

После обеда – каши и пирогов с картошкой – всем было объявлено свободное время, кроме гражданина Груздева, его припахали к мытью посуды. Я же выпросил у Бабы-яги волшебное зеркало, вышел на крыльцо, сел и трижды дунул на холодное стекло. Почти сразу же раскрылся панорамный вид на нашу горницу и мою жену, сидящую у окна…

– Олёнушка!

– Никитушка! – Она тут же вскочила и бросилась к зеркалу на стене. – Любый мой! Как же я скучаю…

– Я тоже. – У меня перехватило горло от того, что вижу её так близко, но не могу ни обнять, ни поцеловать. – Как вы тут? Кот Васька говорил, ты к врачу ходила, живот болел?

– Нет, – чуть покраснела она, – не болел живот. И в отделении порядок, Фома Еремеев стрельцов в строгости держит, вчера ночью цыгана поймали, что хотел нашу Сивку-Бурку украсть. И украл бы, да некстати уха её коснулся.

– И вылетел через другое Иваном-царевичем?

– Да! – звонко рассмеялась она. – Так ещё по глупости из конюшни выскочил и давай на весь двор орать: «Яшка теперь самый красивый во всем таборе! Смотри, милиция! Смотрите все, у Яшки сапоги сафьяновые, кафтан парчовый, шапка соболья! Эх, загуляю, ромалы-ы…»

– Да, цыгане народ эмоциональный, – улыбнулся я. – А с животом не шути. Я же вижу, что ты недоговариваешь, аппендицит – штука серьёзная.

Олёна покраснела ещё больше, но ответить не успела, волшебное зеркало самостоятельно прервало наш сеанс видеосвязи. Не знаю, как оно там перезагружается (восполняет зарядку, энергию собирает или ещё что?), но сегодня уже нипочём не включится. Увы, это проверено.

…Легли все рано, поскольку прошлой ночью не спали вообще. Да и некоторая общая эмоциональная усталость от взаимного общения, видимо, накопилась. Мы-то в отделении привыкли друг к другу, нас троих и водой не разольёшь, но, когда вдруг столько времени находишься в замкнутом пространстве однокомнатной избушки, это тоже слегка напрягает.

А уж присутствие скандального дьяка напрягает сразу всех, и уже не слегка!

Ночь прошла относительно спокойно, да, наш младший сотрудник давал храпака, но все устали, так что никто его даже ни разу не пнул. Своих снов не помню, если они и были, то невыразительные. Вот если бы опять Кощей Бессмертный приснился, этого не забудешь.

В то утро я проснулся первым, потому что за окном громко голосили птицы, а сквозь неплотно прикрытые ставни пробивалось солнце, тепло щекоча ресницы. Судя по ровному сопению Яги, храпу Митьки и немузыкальному бульканью дьяка, остальные всё ещё спали.

Избушка стояла. Значит, по идее, мы куда-то прибыли.

Будить никого не хотелось, даже, наоборот, я подумал, что очень хорошо было бы посидеть в тишине одному. А ещё лучше опять попробовать позвонить жене, потому что вчера не наговорились, а только раззадорились. Я даже подошёл к сундуку, чтобы достать волшебное зеркало.

Правда, потом передумал, это вроде как-то некрасиво получается: бабка спит, а я без разрешения по её сундукам шарюсь. А если вот прямо сейчас тихонько похлопать её по плечу, потрясти за рукав, спросить – ведь наверняка скажет: что ж, сам не мог взять?! Только разбудил старушку…

В общем, мог, конечно, но почему-то не стал.

Вышел на цыпочках, прикрыв за собой дверь, зевнул, улыбнулся чистому небушку и замер, уставившись на жерла четырёх пушек, державших нашу избушку под перекрёстным прицелом. Вдоль дороги – гладко выбритые солдаты в европейской форме, треуголках, с кремнёвыми ружьями в руках и примкнутыми штыками.

– А наши дурачки всё ещё с фитильными пищалями бегают, – зачем-то сообщил я.

Но уже через секунду сориентировался, что эти дисциплинированные военнослужащие явно не беззаботные поляки, и, вспомнив остатки школьных знаний, приветливо козырнул:

– Данке шён, золдатен унд ди официрен!

Наверное, получилось не совсем правильно, потому что ружья поднялись к плечам и на меня уставилось не менее десяти – двенадцати стволов.

– Ну, я ещё знаю «хенде хох» и «гитлер капут», – очень-очень тихо прошептал я, медленно поднимая руки.

Из-за пушек строевым парадным шагом вышел нарядный офицер со шпагой наголо.

– Аусвайс, битте?

– Аус… чегоус? Я, честно говоря, не очень, если вы по-латыни. Но можно Бабу-ягу спросить, ну это… как там по-вашему, бабка-курка-млеко-яйки шнель, шнель!

Офицер устало хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ох, опять рюсские-е… Найн, почему ми тут должны знать фаш фарфарский язык, а вы не можете хоть щють-щють виучить нормальный немецкий?!

– Потому что мы вас в сорок пятом победили.

– Нихт ферштанден?

– На Чудском озере, – поправился я.

Немец покивал головой и скорбно снял шляпу. Все солдаты, опустив ружья, обнажили головы. Видимо, дедушки и прадедушки в Тевтонском ордене были у многих.

Я гордо выпятил грудь, будто лично участвовал в памятном разгроме крестоносцев, но офицер вновь нахлобучил треуголку на голову и объявил:

– Ви есть арестованы!

– За что?

– За переход границы без документ.

– У нас есть грамоты царя Гороха, короля Вильгельма, а также личное приглашение на Рождество от посла Кнута Гамсуновича Шпицрутенберга.

– А документ на транспорт?

– Это избушка!

– Хаус? А технический документ, а проверка состояний, а допустимый скорость на шоссе, а…

– Может, ещё аптечка и запаска? – на свою голову съязвил я.

– Я, я, натюрлих, – даже обрадовался он, кивая подчинённым. – И ещё фы нанесли нам глубокий психологический травматизм, напоминайт про Чудско озеро-о…

Мамой прокуратурой клянусь, четверо солдат при этих словах вытерли скупые слёзы. Я стиснул зубы, чтобы не сболтнуть ещё чего-нибудь, и так наговорил по полной. В этот момент из-за двери высунулась заспанная Митина физиономия.

– Чечилось, Никт Ваныч?

– Немецкие пограничники, кажется, нас арестовывают. Бабу-ягу разбуди, пожалуйста.

– Не-а, – с хрустом потянулся он. – Бабуленьке ежели не вовремя сон перебить, так она и костяной ногой по хребту дать может. Я уж огребал пару раз, так что теперича извольте будить сами.

– Исполнять приказ, младший сотрудн…

– А я покуда с немцами потолкую, может, не всё так печальственно. – Не слушая меня, Митька спрыгнул вниз.