— Все ясно, лишь шум и ярость — и ни капли смысла[24], — пробормотала я.

Мама ущипнула меня за ухо:

— Что это еще за новости? Могла бы хоть спасибо сказать. Отец ради тебя вон как пострадал. Пусть даже и зазря.

Отец бросил на нас несчастный взгляд, и мне тут же стало стыдно. Хорошая дочь подняла бы задницу с дивана, подошла к отцу и обняла его. Но, конечно, в нашей семье такое немыслимо, поэтому я только улыбнулась.

— Ладно, все равно спасибо. Нос сильно болит?

Он рискнул убрать платок.

— Я пытался помочь.

— Знаю. А он настоящая сволочь.

— Ну, должен сказать, не знаю, что ты в нем нашла. Мне показалось, он самовлюбленный маленький подлец.

Ребенок резко меня толкнул.

«Бедняжка, — подумала я. — Это ведь мы о твоем отце так говорим. Ну и наследственность у тебя!»

— Не обидитесь, если я пойду наверх, прилягу?

Мама с папой покачали головами, и я поднялась к себе. В соседней комнате храпела и что-то бормотала во сне бабушка. Я опустилась на кровать. Ребенок все пинался.

— Возможно, эти боли связаны с натяжением круглых связок матки, — объяснил доктор Гейл. — Ничего страшного. Просто твоим мышцам сейчас приходится выносить большую нагрузку. Неудивительно, что временами они выражают недовольство.

Мы были в саду огромного дома Дэниела, наслаждались солнышком. Меня усадили в шезлонг в тени большого бука. Позже под этим же самым буком Дэниел попытался меня поцеловать, я его оттолкнула; прекрасный день был испорчен.

— Да, акушер-гинеколог тоже говорила: это нормально, если мышцы немного болят от такой нагрузки. Но, по правде говоря, мы сильно испугались. Моя подруга уже думала, что я рожаю.

— Не бойся, все у тебя пройдет как надо. — Мистер Гейл улыбнулся. — По крайней мере, выглядишь ты хорошо.

Отец Дэниела оказался очень милым. Высокий, как и его сын, только более уверенный в себе, более холеный. Произношение чистое, без всякого местного акцента, прямо как у дикторов на телевидении. Уверена, все его пациентки сохнут по нему. С ним я не чувствовала неловкости, хотя видела его впервые в жизни, была на седьмом месяце беременности и понятия не имела, что ему про меня рассказывал Дэниел. Но думаю, раз он врач, то, наверное, всякого навидался. Солнце пригревало, в лаванде у наших ног кружились пчелы.

Было слышно, как в доме миссис Гейл и Дэниел готовят ужин. Я бы его назвала обедом. Но у них это ужин. И не в пять часов, а в семь. Помню, как несколько лет назад мама тоже пыталась завести такой распорядок. Бабушка от голода уже чуть не жевала скатерть, а я все время таскала пирожные, так что к тому времени, когда еда была на столе, есть мне уже не хотелось. «Я не выдержу такого каждый день», — объявила бабушка. В результате конечно же крупный скандал.

Представляю, что бы было с мамой, если бы она увидела эдвардианский особняк Гейлов. Думаю, она бы позеленела от зависти (и вконец оробела), если бы прошла по полам, выложенным керамической плиткой, поднялась по лестнице из полированного дерева, увидела бы на стенах прекрасные репродукции картин великих художников. Еще не дойдя до кухни, она бы уже уронила челюсть на пол — так же как это сделала я. Я не специалист по кухням — предпочитаю зайти, схватить что-нибудь и убежать к себе, — но даже я оценила: кухня у них — просто картинка из журнала. Во-первых, огромная, на полу тоже керамическая плитка, во-вторых, идеально чистая, в-третьих, — мама бы умерла от зависти! — с потрясающей сверхсовременной плитой. Но впечатление настоящей картинки из маминого каталога создавали детали: букетики сушеных трав, блестящие медные сковородки, часть стены отделана раскрашенной вручную плиткой в викторианском стиле.

— Мама занимается дизайном: украшает залы для свадеб и других торжеств, — небрежно бросил Дэниел. — Она еще в совете по вопросам брака работает.

Через стеклянные двери он провел меня в сад, представил своему отцу, затем принес по стакану сока и оставил нас наедине.

— Ну что, я тебя успокоил? — спросил мистер Гейл. — Тебе сейчас не нужно беспокоиться — тем более из-за того, что на самом деле совершенно нормально. Старайся как можно меньше волноваться. Проводилось даже исследование, которое показало, что если будущая мать во время беременности не нервничает, то и ребенок будет спокойным.

— Правда?

— Да. А ты сама подумай. Химические вещества, в том числе и те, появление которых связано со стрессом, постоянно циркулируют между тобой и твоим малышом. На поздних стадиях беременности они могут повлиять на формирование особенностей характера ребенка. А на данный момент у тебя там уже вполне жизнеспособный плод.

— Как это?

— Это значит, что, если роды начнутся завтра, твой ребенок может выжить. Конечно, при условии оказания своевременной медицинской помощи. Он родится маленьким и слабым, но все жизненно важные органы у него уже на месте и могут работать.

Я рассмеялась и погладила живот.

— Одно могу сказать: он очень подвижный ребенок.

— Вот и отлично, — сказал мистер Гейл, глядя на газон.

«Господи, как бы я хотела провести тут ближайшие три месяца», — подумала я.

На ужин была форель, жаренная на гриле, и салат. И, представляете, укроп и петрушку миссис Гейл сама вырастила. Мне вспомнилось, как два года назад мама пыталась вырастить в горшках на подоконнике разные укропы-петрушки. В основном они не взошли, а те, что взошли, выросли длинными и тощими, а потом переломались. В крайний горшок бабуся все время складывала чайные пакетики, что тоже не помогало растениям в росте.

— Дэниел говорил, что ты хочешь пойти в университет изучать английскую литературу, — любезно заметила миссис Гейл. «Любезно» — потому что ей такой хотелось показаться, но видно было, что она еле сдерживается. И я ее понимаю. Драгоценный сыночек приводит в дом какую-то беременную девицу, которая явно не знает даже, какой вилкой что надо есть. Испортила свою жизнь, и теперь неизвестно, какие планы строит относительно сыночка.

— Я бы хотела пойти в Оксфорд, — сказала я с набитым ртом.

— Мы хотели, чтобы Таша туда пошла, но она почему-то решила пойти в Бирмингемский университет. — Снисходительная гримаса. — Вот Дэниел хочет в Линкольн. Там и Дэвид учился. — Миссис Гейл кивнула в сторону мужа.

— Здорово. Там, должно быть, отличный университет. И холмы кругом?

Доктор Гейл вежливо кашлянул.

— Мы, кажется, друг друга не поняли. Я учился в Линкольн-колледже, в Оксфорде.

Мы все долго смеялись. Я перестала воевать с рыбой, отложила вилку. В последнее время мне становится плохо, если я слишком много ем за один раз.