Да что о том рассказывать, если лучше всякого краснобая поведает о Румынской земле её музыка! Вот играет кобзарь, дёргает струну щипком, и струна дрожит, как крылья бабочки, как полевой цветок, колышимый ветром. А если это струна на гуслях-цимбалах, то постучи по ней палочкой, обёрнутой в кожу, и услышишь звук тележного колеса, которое перекатывается по ухабам дороги, или плеск прыгающего по камням ручья. Трубочки во флейте, выстроившись по росту и прижавшись друг к другу, поют вместе с жаворонками. Звук рожка перекатывается по склонам холмов, взбирается на горные кручи и срывается вниз. Даже щёлканье бича, которым деревенский пастух подгоняет коровье стадо, подчиняется некоему ритму.

Льётся чудесная мелодия и вдруг становится танцевальной, и стремглав несется неведомо куда, будто боится остановиться и оглянуться. Не надо оглядываться, ведь следом бегут все беды и горести, о которых эта музыка помогает забыть!

«К сожаленью, не каждому сладко живётся на этой земле, и всё же, несмотря на горести, румынский народ не ожесточился, не зачерствел душой», – думал Влад, и ему порой казалось, что простой народ в Румынии почти сплошь добр, как праведники рахманы, о которых рассказывает румынская легенда. Будто бы живут эти праведники в далёкой стране, днём и ночью пребывают в молитве, питаются сырыми плодами, а пьют сладкую воду, вытекающую из-под корня огромного дерева. Рахманы никогда ни с кем не воевали, и Влад ясно видел, что его народ – по природе своей кроткий и миролюбивый – тоже не хочет воевать ни с кем.

И всё же воевать было нужно – нужно, потому что турки положили глаз на румынские земли. Не раз и не два пытались турецкие султаны сделать румынских государей своими слугами, а всё оттого, что хотели приобрести Румынию без боя. «Даже мой отец одно время служил туркам, – вспоминал Влад. – Но оставался бы он слугой вечно? Нет! Он бы отказался от турецкого покровительства при первой возможности. Вот и я не буду вечно кланяться султану». Так думал он, когда осенью, по окончании сбора урожая, ехал в Турцию отвозить дань. Возможно, в последний раз.

Как и раньше, ехать никто не принуждал. Даже в договоре, заключённом с Турцией, говорилось, что дань следует передать с рук на руки турецким чиновникам, а уж эти люди доставят её по назначению. И всё же Влад каждый раз сопровождал чиновников на всём их пути, а когда приезжал к султанскому двору, то получал приглашение явиться в личные покои Мехмеда, чтобы по старой привычке рассказать ему, что делают правители «северных стран».

Из бесед с султаном румынский князь и сам узнавал немало интересного. Даже по вопросам, которые задавал Мехмед, можно было судить о многом. Вот почему Влад приезжал при всякой возможности – случалось, что несколько раз в год. К тому же он стремился повидать своего брата Раду, которого турецкий правитель всюду возил с собой.

Пристанищем брата становилась то новая турецкая столица, получившая название Истамбул, то старая – город Эдирне. Встречи в последнее время становились всё более редкими, и Раду, казалось, уже был не рад. Другое дело – сыновья-чертенята, одному из которых исполнилось шесть, а другому – три. Когда Влад приезжал в своё жилище, стоявшее недалеко от султанского дворца в старой столице, дети кричали «баба», что означало «отец», лезли обниматься, удивлялись подаркам, которые привозил родитель, и рассказывали все, что успело случиться за те месяцы, пока он отсутствовал.

«Возненавидят ли меня эти дети, когда однажды поймут, что я больше не приеду? – спрашивал себя Влад. – Как же не хочется поступать с ними так! Я много раз говорил себе, что для разрыва с турками мне придётся рвать и живые связи, а не только мёртвые. Но как же разорвать живые?»

Думал князь и о «жене», которая, когда он видел её последний раз, снова носила ребёнка. К нынешнему времени она уже должна была успеть родить, а Влад даже не знал – сын родился или дочь, и что за имя дали новорожденному.

«И этого ребёнка тоже придётся оставить», – напоминал себе румынский государь, мысленно проклиная «щедрого» Мехмеда, подарившего женщину. То, что султан через детей стремится привязать Влада к Турции, стало очевидно уже после рождения первого сына, но как можно было избежать появления новых отпрысков?

«Что делать, чтобы она больше не рожала? – размышлял Влад, думая о турецкой “жене”. – Не спать с ней? А что толку?! Ведь дом, где она живёт, это как часть дворцовых покоев, потому что домашние слуги служат не только мне, но и султану. Что бы я ни предпринял, Мехмед быстро прознает. Если не буду спать с ней, мне тут же подарят другую невольницу, раз прежняя стала нежеланна, и вот тогда уж никуда не деться! Брезговать новой женщиной означало бы обидеть дарителя и не только обидеть. Тот сразу заподозрил бы неладное. Да и предприми я что другое, чтобы избежать появления новых детей, результатом стали бы всё те же подозрения или хуже».

Как бы там ни было, Влад хотел увидеть своего новорожденного ребёнка, поэтому, приехав в свой турецкий дом и обнимая «жену» с детьми, прислушался.

– Что такое, мой обожаемый господин? – спросила турецкая «супруга».

– Никто не плачет, – пояснил Влад. – Значит, ребёнок спит? Разбуди его. Я хочу… Я даже не спросил тебя, кто родился. Сын или дочь?

– Сын, – ответила женщина, и вдруг Влад с удивлением увидел, что она переменилась в лице.

– Что случилось? – спросил румынский князь, у которого уже появилось очень нехорошее предчувствие. – Где сейчас мой сын?

– Он умер, мой господин, – еле слышно проговорила «жена», с трудом сдерживаясь, чтобы не плакать при детях. – Слуги покажут тебе его могилу.

– Его забрал Аллах, – добавил старший из сыновей Влада и, казалось, совсем не испытывал печали. – Наш брат теперь в раю. Отец, это не грустно.

Мальчик обернулся к матери и добавил:

– Мама, не плачь. Ты же сама сказала, что нашему брату теперь хорошо, ведь в раю он больше не болеет.

– Чем был болен ребёнок? – спросил Влад. – Почему он умер?

– Лекарь не смог сказать, – ответила «жена». – Твой сын родился здоровым, а через три недели… что-то случилось. Он всё время плакал и лоб был очень горячий. Я велела слуге идти за лекарем. Приходил хороший лекарь, из дворца, но снадобья не помогли. Лекарь сказал, что с новорождёнными так бывает, и ничего не поделаешь. Твой сын сначала перестал есть, затем перестал плакать, а затем…

Женщина уткнулась Владу в плечо, пряча от детей слёзы. Посмотреть на могилу румынский князь всё-таки пошёл и больше не говорил с «женой» об этом. Она, наверное, была рада, что бередить себе сердце и рассказывать об умершем ребёнке больше не нужно, и вела себя так, будто хотела поскорее забеременеть снова.

– Мой обожаемый господин, пусть на дворе осень, но я буду петь, как птица весной, потому что ты приехал, – говорила она. – Я буду рассказывать тебе только те истории, которые оканчиваются счастливо, чтобы ты не печалился.

И всё же Влад опечалился, задумался и продолжал думать обо всём случившемся даже во время встречи с Мехмедом, так что турецкий правитель не мог не спросить: