терять времени, — решительно произнёс Ахмед. — Следует исходить из самого плохого варианта и по возможности подготовиться к нему. Ты можешь быть заподозрен. Ночные прогулки запрещены, но караются они не слишком сурово. Я узнавал, были у меня мыслишки совершить таковую. Подумай, что ты скажешь по этому поводу, если на тебя падут подозрения. Я скажу, что ты никуда не выходил, мы с тобой играли в шахматы на интерес. Я и тебе задолжал аж двадцать семь динаров. Запомни: двадцать семь. а пока переоденься, избавься от улик. Я расставлю шахматную доску, расположу фигуры с позиции, поставлю что-то из питья рядом. Ведь мы играли долго, у нас возникала жажда. Подумаю, что ещё добавить в антураж, дабы сделать его более натуралистичным… Но хочется надеяться, то твоя вылазка останется без последствий. Иншалла…

Но наши надежды не сбылись.

На рассвете к нам явились полицейские роботы, пришлось выйти к ним, иначе они могли пустить в ход резаки, уродуя корабль.

Меня арестовали. Несколько дней я провёл в том же карцере, в котором уже прежде был.

Лишь раз в сутки мне приносили воду и сухой паёк.

Мне заключение казалось слишком длинным. Я помнил, что суды здесь проходили быстро, и особенно по мелким нарушениям, к каковым относилось обнаружение кого-либо ночью на улице. Почему со мной было иначе? Понять не мог.

И всё же дождался. Меня в наручниках провели в тот же зал, где меня уже раз судили. Хмыкнул при мысли, что уже являюсь рецидивистом…

За длинным судейским столом сидела всё та же тройка во главе с Уго.

Я оглядел присутствующих, все места были заняты. Белоградских здесь не оказалось. Я не знал, радоваться мне этому или огорчаться.

Ко мне направился Галавис и сказал, что он опять будет моим защитником.

Поначалу меня обвинили в нахождении ночью на улице и далеко от своего дома.

Я пытался отрицать обвинение, заявляя, что вообще не выходил из «Яровара».

Уго молча выслушал. Затем весомо спросил:

— Можете вы поклясться в том, что сказали правду? Учтите, ваши слова фиксируются для протокола.

Если уж врать, то врать. Сказал:

— Клянусь, всё сказанное мной правда.

Уго тогда пригласил для дачи показаний Ахмеда.

Тот поддержал меня, соврал, что чуть ли не всю ночь провёл со мной, играя в шахматы. Назвал проигранную сумму.

Уго выслушал и его. Задал лишь одни вопрос:

— Можете вы поклясться в том, что сказали правду? Учтите, ваши слова фиксируются для протокола.

Ахмед поклялся с самым искренним видом.

Далее были показаны фрагменты записей видеокамер и полицейских роботов, они тоже делали это. Там указывалось и время съемки. По ним личность того, кто находился под бесформенным маскировочным одеянием, установить было невозможно. Я надеялся, что смогу отбиться, пока не была продемонстрирована видеозапись, на которой тёмная фигура, пригибаясь, подобралась к люку «Яровара», поднялась на ноги, приложила руку и дверь распахнулась. Стало ясно, что фотоэлемент срабатывал только на руки меня и Ахмеда.

Потом робот принёс и продемонстрировал маск-палатку «Хамелеон», что была на мне в ту ночь. Её нашли на моём звездолёте. Отпираться не было смысла. Пришлось признаться, что решил прогуляться: мол, поспорил с другом, что смогу добраться до городской окраины и вернуться назад, не будучи задержанным.

Ахмед признался, что никаких игр в шахматы не было: я уходил, чтобы выиграть наше с ним пари.

Сдерживая ликование в голосе, Уго огласил, что я дополнительно обвиняюсь ещё и по статье «Клятвопреступление».

Затем приказал задержать Ахмеда по обвинению в том же.

Я пожалел, что и его вовлёк в беду. Наилучшим выходом было — моё признание в ночной прогулке. Тогда бы был наказан только я один за это. И Ахмед остался бы на свободе.

Но мои злоключения ещё не закончились.

Вместо оглашения приговора, Уго объявил, что против меня выдвинуто обвинение в краже восьми золотых рупий, сорока трёх динаров и семьдесяти шести пиастров. Услышав это, я был потрясён: какая кража? Какие рупии, динары и жалкие пиастры⁈

Далее главный судья сообщил, они были украдены у Пабло Подована, он и подал заявление об этом.

На место для дачи показаний прошёл низенького роста мужичок лет пятидесяти с бегающими глазками, редкими седыми волосами. Ворот его потёртого пиджака оказался осыпан перхотью. Он чувствовал себя весьма неуютно. Говорил путано, прерывисто.

По его словам, он услышал свист полицейских роботов, поднялся, увидел вход в дом открытым. Позже обнаружил пропажу своих сбережений, что давным-давно откладывал «на чёрный день», а именно — восьми золотых рупий, сорока трёх динаров и семьдесяти шести пиастров.

В этот момент на крупном экрана во всю стену была показана моя фигура в маскировочном костюме, ползущая мимо старого космобота, в котором, как оказалось, жил Пабло…

Понял, что именно около его жилища меня обнаружил страж порядка. Потому подозрение пало именно на меня.

Я не мог понять, как мой проход… вернее, проползание мимо дома Пабло могло совпасть со временем с воровством у него кем-то его денег?Невероятное совпадение, просто фантастика!

Дальнейшее меня потрясло: робот-прислужник внёс в зал связку ключей и отмычек. Они были всем продемонстрированы, далее Уго заявил, что они обнаружены на борту «Яровара». Один из ключей подходил к замку двери Пабло.

Была показана съёмка-эксперимент: в роли следователя выступил архивариус Ивион, он в присутствии свидетелей, опробовал указанный ключ и отпер замок.

Тут по моему телу пробежал холодок, я перестал понимать происходящее: какая кража, какие ключи и отмычки? Ну не делал я этого! Не было у меня этих ключей, их не могли найти на моём звездолёте! Несомненно, их мне подложили!..

Далее всё происходило словно в дурном сне. Галавис что-то говорил мне, но я его не понимал.

В конце процесса Уго зачитал приговор: по сумме всех обвинений я приговаривался к смерти. Срок обжалования устанавливался в одни сутки. Затем приговор следовало привести в исполнение.

Галавис с горечью признался мне, что с такими фактами обвинениями он бессилен. Опровергать что-либо невозможно.

Я горячо заявил ему, что не крал у Пабло ни пиастра, хотя и был тогда у его дома. Он догадался:

— Понимаю, тебя интересовали живущие в соседнем доме.

Я не стал ничего говорить. Только в очередной раз повторил, что я вообще не видел эту связку ключей и отмычек до того дня, пока их мне не предъявили. Связку мне подбросили.

— Кто и зачем? — спросил Галавис.

Я сказал, что не знаю. Немного соврал, ибо у меня родилось крепнувшее подозрение, что всё это было сделано