обдувал неслабый ветер с острым запахом озона – где-то рядом, в горах, гремели грозы, а со стороны моря доносились крики чаек.

Они поднялись на самую высокую точку мыса, чтобы еще раз полюбоваться видом на город Кавалер-Сюр-Мер.

– Я могу вечно смотреть на здешние пейзажи, – проговорил Даниель, поставил ногу на валун и оперся локтем о колено. Перед их глазами распростерся приморский городок, залитый утренним солнцем. – Хотел бы и умереть здесь. Ренуар доживал свои последние дни в городке поблизости от Ниццы, и какие потрясающие средиземноморские пейзажи он оставил! Лазурный Берег всегда привлекал художников. Здесь жили Пабло Пикассо, Поль Сезанн, фовисты Анри Матисс и Дюфи[17]. Синьяк[18] написал свою первую картину в стиле пуантилизма. Помнишь, как в «Ускользающей красоте»[19]? «В этих холмах великая традиция искусства…»

– Ускользающая красота… – пробормотала Вера дрожащими от холода губами. – Пуантилизм – это от слова «пуант»?

– Да. Это живопись точками. А в Ницце даже есть музей Шагала, обязательно заскочим на обратном пути.

Он обернулся к Вере, взял ее руку.

– Да ты совсем замерзла. – Он потянул ее к себе. – Дорога вниз нас согреет. Я должен кое-что тебе показать.

Они вернулись к виноградникам, а там было рукой подать до восточной стены замка. Под единственным балконом на торце имелась странная пристройка, похожая на шахту с крохотной железной дверью внизу, наполовину скрытой ветвями цветущей бугенвиллеи.

Даниель издалека показал на нее.

– Видишь этот каменный столб, похожий на дымоход? Это вход в подземелье. Он идет прямо из хозяйской спальни замка. – Он указал на балкон, где стояли пустые в этот час ротанговые креслица. Хоть Вера и проспала до обеда, остальные спали еще дольше.

– Я решил воспользоваться тишиной в замке, чтобы спуститься туда.

Они подошли к каменной шахте. Даниель, отклонив в сторону ветки, отпер дверцу огромным ключом, который больше походил на тот, что дала черепаха Тортилла Буратино, только ржавый. Вера взяла его и взвесила на ладони.

– Ключ размером с дверь, и такой тяжелый!

– Этим замка́м лет пятьсот. Все, что касается потайного хода с балкона – а там есть люк – ничего не трогали со времен дочери барона дю Датье, Маргариты Бригоди. Она, кстати, была женой одного из сыновей Родольфо Гирландайо, ученик его отца – автор фресок.

– Ого, как все запутанно.

Они вошли в узкое сводчатое пространство с винтовой лестницей, ведущей куда-то вниз. Шахта, начинающаяся под балконом на восточной стене, уходила глубоко под землю. Пахло влажностью и земляными червями. Вера иногда касалась каменной кладки руками и тотчас отдергивала пальцы – стены были склизкими.

Вдруг ее прошиб страх, опять позабылось, что здесь она не ради увеселения. Она Ватсон в Баскервиль-холле! Правда, ее Шерлок Холмс нынче пребывал за решеткой.

Даниель шел впереди, светя фонариком, но вдруг обернулся и взял Веру за руку, успокоительно сжал пальцы, словно говоря: не бойся, я с тобой. Он будто чувствовал ее, слышал мысли, улавливал вибрации сердца. Он либо святой, либо колдун. Вера невольно сжала его ладонь.

Лестница привела к небольшому холлу со сводчатым потолком, в стене которого была вделана современная металлическая дверь – мощная, как в фильмах про ограбление банков, с несколькими кодовыми замками. Даниель залез в заметки на телефоне и, близоруко щурясь сквозь очки, стал переносить цифры на экран небольшого голубого монитора сбоку от наличника. То и дело загоралась зеленая лампочка. Вскоре дверь издала щелчок.

Вера не могла остановить биение сердца, ей все еще казалось, что Даниель запихнет ее в темницу, запрет и никогда не вернется, как в сериале «Ты». Тем более что и бункер здесь похожий.

Они шагнули внутрь и попали в довольно обширное пространство, обшитое современным отделочным материалом белого цвета. На стенах густо, рама к раме, висели картины из разных эпох. В дальнем углу стоял стеклянный шкаф с редкими рукописями и миниатюрами, в углу был большой металлический стол для реставрационных работ, а центр украшали три скульптуры белого мрамора. Амур, сидящий на высокой тумбе и прислонивший пальчик ко рту. Высокий и стройный Меркурий в шлеме с крылышками. Юноша с крыльями, делающий вид, что стреляет из лука.

– Я не стану закрывать дверь, чтобы тебе не было неуютно… – Даниель обнял ее за талию и ткнулся носом в висок. – Ты чего так боишься?

Вера сама не замечала, как ее била мелкая дрожь.

– Холодно, – ответила она.

– Здесь поддерживается оптимальная для мрамора и картин температура и влажность – гораздо выше, чем снаружи. Примерно, как в любом музее. Стены обшиты несколькими слоями влагонепроницаемого материала.

– Этими словами маньяки обычно начинают свою речь перед жертвой, – невольно сорвалось с губ.

– Ох, я так и знал, что ты меня за разбойника держишь. Хочешь, уйдем? – Он с грустью посмотрел на нее сквозь очки.

– Нет, – Вера отмахнулась от дурацких мыслей, – расскажи мне, что это за статуи. Я буду спорить, что вон того Меркурия где-то уже видела.

Они подошли к трем мраморным фигурам.

– Правильно, в Лувре. Отцовские экспонаты почти все разбросаны по музеям Франции, есть кое-какие работы в Нидерландах и Германии, Испании. А это скульптура Огюстена Пажу[20] 1780 года. Теперь ее продадут…

Он с горечью погладил Меркурия по руке.

– Но почему?

– Вся наша богатая коллекция принадлежит маме.

Опять это слово! Оно полоснуло Веру по сердцу. Даниель называет матерью женщину, которая хочет упечь его в психушку!

– И знаменитого «Амура» Фальконе[21] тоже. И Франсуа Жозеф Бозио[22] – это крылатый юноша-купидон – уйдет с молотка. Постепенно она продаст все.

– Ты говоришь про Сильвию?

– Да.

– Она тебе не мать, почему ты ее так называешь? – выпалила Вера с чувством человека, которому нечего терять. Вышло несколько бестактно, но Даниель не заметил.

– Привычка. Отец заставлял звать ее так.

Больше Вера задавать вопросов не стала.

Они обошли все экспонаты, посмотрели на лежащие под стеклом шкафа древние манускрипты. Вера предусмотрительно ничего не трогала, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Желание поскорее выбраться отсюда беспокойной мухой билось где-то в переплетениях лимбической системы мозга, периодически стукаясь о лобную долю и отскакивая к затылочной. Но Даниель держал Веру в теплых и успокаивающих объятиях, рассказывая о каждой из картин, усыплял и убаюкивал.

– …диптих «Благовещение» Фра Анжелико вернули из Детройтского института искусств в начале апреля. А самый главный гость этого подземелья – из Прадо. Смотри! – Он подошел к удлиненной картине размером полтора метра на метр с изображением бродяги, пугающего собаку палкой. На ней не было бронированного стекла. – Ты готова? – Он распахнул створки,