class="p1">– Зови меня дедушкой Абелем. Я мечтал о внучке с такой милой мордашкой, но бог дал только внуков. С ними я не знаюсь.

– Благодарю за честь, дедушка Абель. Вы имели ранее дело с агентством Эмиля Герши?

– Я что-то не припомню этого имени.

– А как выглядел парень на мотоцикле?

– Он был в шлеме. Он был доставщиком! Да, так и есть, доставщиком. Кароль сказала, что он остановился у ворот, просунул упакованную в картон картину между прутьями и уехал.

– Картину два на два метра размером?

– Ну да!

Вера недоуменно посмотрела на Даниеля. Тот покачал головой, собрав брови домиком, мол, игра не стоит свеч – у старика маразм.

Вера взяла телефон, открыла заметки и написала: «Но кто-то же это сделал – отвез картину в Лион!», и показала экран Даниелю.

– Я промолчу исключительно из уважения к Зое, – послышалось из зоны с четырьмя креслами. Самолет вновь затрясся, и фраза Ксавье закончилась стоном.

– А что думаете вы, месье Филипп? – не унималась Вера, которую тоже стала пугать тряска.

Дядя Филипп сидел весь полет с лицом Стиви Уандера, тихо улыбаясь и не принимая участия в общей беседе.

– Что вы хотите знать, милая? – отозвался тот.

– Кто привез картину дедушке Абелю?

Филипп улыбнулся, как Гринч – похититель Рождества.

– Хотите знать мое мнение?

– Да, нам всем очень важно знать ваше мнение, – проговорила Вера, впиваясь пальцами в подлокотники, но делая вид, что ей совсем не страшно. Голос ее прозвучал так странно, словно она говорила, попав в блендер. Самолет будто не по небу летел, а мчался по российскому бездорожью. Даниель накрыл ее руку холодной, как лед, ладонью. Лицо его было бледным, лоб покрыт испариной – кажется, и ему турбулентность не доставляла радости.

– Тогда я отвечу: картину привез Эмиль Герши, – невозмутимо ответил Филипп.

Вера открыла рот и захлопала глазами.

– Что, милая, не нравится такой ответ? – Дядя Даниеля недобро усмехнулся. – И даже если это правда, ты не поверишь. Скажи слепому, что перед ним «Мона Лиза». Он поверит? Скажи глухому, что играет Моцарт. Он поверит? Попроси калеку положить деревянную культю на лед. Он почувствует холод? Вот и ты, моя упрямая Нэнси Дрю[13], не веришь, что твой патрон может оказаться такой сволочью: за твоей спиной отвез картину заказчику, дал себя арестовать, а тебя отправил расследовать смерть Рене Ардити. Он-то выпутается с помощью своих родственников, а ты – нет.

– Не знала, что вы такого плохого мнения об Эмиле, – пролепетала ошарашенная Вера, с ужасом вспоминая, какому унижению подверг Филиппа Ардити ее шеф.

– Не бери в голову. – Он улыбнулся шире, но улыбка была наигранной. – Я пошутил. Надо же как-то отвлечься от этой тряски, пропади пропадом этот самолет!

Больше никто ничего говорить не стал.

Вскоре пилот объявил о снижении.

Посадка была совершена в аэропорту Ниццы Кот Д’Азур. Они могли бы лететь в аэропорт Сен-Тропе, что значительно сократило бы наземный путь, но над ним разразилась сильная непогода и бушевали грозы.

До замка Шато де Пон Д’Азур компания из десяти негритят, как прозвала про себя их сборище Вера, добиралась на трех черных «Рендж Роверах» по трассе А8, у которой было и более романтичное название – Ла Провансаль. Она шла вдоль всего Лазурного Берега, мимо Канн и Сен-Тропе. Время пути – два часа с хвостиком. Вере и Даниелю досталась одна машина на двоих.

В аэропорту Вера выпила два крепких черных кофе – не дай бог заснуть в дороге. Но пожалела об этом. Во сне она рисковала получить нож в сердце, а бодрствуя – взрыв мозга. Ее стали душить мысли, сомнения и чувства, которые уютно спали без должной порции кофеина.

Вчера, поддавшись эмоциям, она приняла предложение руки и сердца от человека, с которым не была знакома и недели. Она ехала с семьей жениха в безлюдную местность, чтобы выяснить, кто убил его отца, и не дать в обиду его самого. Но мысль, что и он мог быть этим самым убийцей, никак не отпускала. Можно ли любить человека и одновременно подозревать его в убийстве? Она как будто не вполне честна с Даниелем. Сказав ему это скоропалительное «да», Вера не могла ответить себе, чем руководствовалась в первую очередь: чувствами или инстинктом охотника, который ей привил Эмиль…

Она сидела в огромном внедорожнике у затемненного окошка и наблюдала зеленый и холмистый пейзаж Прованса. Закрыв глаза, вдруг вспомнила, как сразу после смерти человека, которого она любила и который был замешан в нескольких преступлениях, Эмиль безапелляционно заявил: «Это была не любовь!» И был прав. Головой Вера понимала тогда, что это была не любовь. Но сердце имело стопроцентную уверенность в противоположном! Как и сейчас. Или нет? Неужели она растеряла священную способность любить, а прагматизм Эмиля разросся в ее сердце тлетворной плесенью?

Как непросто разбираться в таких вопросах, даже если ты дипломированный психолог и начинающий профайлер!

Пейзаж за окошком джипа становился все холмистей. У побережья росли пальмы и средиземноморские сосны, по обочинам появлялись небольшие поселения с аккуратными домиками, выкрашенными в желтый цвет, белыми ставнями и красной черепицей крыш. Вера точно попала на открытку, но радоваться такому счастью не могла. Ее душила неопределенность – то, что мозг воспринимал как наивысшую опасность.

В эту минуту Даниель скользнул рукой по черному кожаному сиденью и нашел пальцы Веры, сжал их и посмотрел на нее так, будто знал, о чем она думает. Он мягко смежил веки, как бы говоря: не бойся, я с тобой, и Вере стало чуть легче. Было в Даниеле что-то такое – внутренний дзен, детская искренность и даже святость. Он будто стоял на ступень выше всего мирского и суетного.

Наконец шофер объявил, что скоро съезжает на Рут де Сан-Максим: дорога пойдет в горы, может начать болеть голова, – и машина нырнула в узкий съезд. Они проехали пост у Лё-Мюи, сделали петлю по круговому движению, и холмы на горизонте стали превращаться в полноценные горы. По обочинам росли деревья и нависали скальные отложения красной породы, пейзаж стал интересней. Потом они взобрались на небольшой мост и принялись петлять по узкому горному серпантину. Справа скалы нависали все выше и зловещей, слева зиял обрыв, усыпанный сухими прошлогодними листьями и поросший сквозь них свежей весенней зеленью. Цвет земли, сочно-зеленый, серость ровного асфальта с четко нанесенной разметкой штрихом – за окном точно застыл пейзаж Сезанна. Иногда им встречались автобусы, грузовики или легковые машины, приходилось жаться к горе, чтобы разъехаться.

Вера впервые была в горах.