Пускать полковника на свою территорию белобрысая бестолочь, похоже, не собиралась. Ладно, если гора не идет к Магомету… Полковник выбил дверь одним ударом ноги. Не помог даже лом, которым Маргарита Юрьевна ее подперла. Когда дверь стала ломаться, полковник с лучезарной улыбкой вторгся в убежище. Маргариту Юрьевну подбросило, словно на пружине. Она сидела на кровати, а спустя мгновение уже стояла на ней, пятилась к стене, нащупала канделябр – имитацию под бронзу. Полковник подошел к кровати. Женщина умирала от страха, она прижалась к стене, жирный пот заливал чумазую мордашку.

– Боже правый… – шептала она. – Так это все-таки вы…

– Не понимаю, о чем вы, Маргарита Юрьевна, – пожал плечами Федор Иванович, и дьявольская улыбка разверзлась от уха до уха. – Намерены сквозь стену пройти? Не получится, дорогая, иди же к своему сладенькому поросеночку… – он утробно заурчал. – Пора, Маргарита Юрьевна, не будем тянуть резину.

– Господи, полковник, вам нужна помощь психолога. Посмотрите, на кого вы похожи…

Полковник надрывно загоготал. И вдруг с необычайной легкостью запрыгнул на кровать. А блондинка с аналогичной легкостью с нее спрыгнула. Прижалась к иллюминатору, когда над ней зависла туша.

– Какая вы подвижная, Маргарита Юрьевна, – веселился полковник. – Вы и в постели такая же подвижная?

Он уже набрасывался на нее, когда женщина сорвала со стены канделябр и швырнула полковнику в морду. Но размахнуться было негде, да и силенок маловато – осветительный прибор ударил полковника по носу, пролилась кровь. Он рассвирепел, а блондинка, истошно визжа, нырнула ему под руку, прокатилась кубарем по кровати. Но он уже летел ей вдогонку, вульгарно хохоча, схватил за пояс. Она извивалась, как крупная рыбина, попала пяткой в ухо. Но полковник от этих потуг только больше заводился. Он отжал ее от кровати, точно штангу, одновременно вскакивая на колено, швырнул головой в висящее на стене зеркало. На этом все и закончилось. Зеркало покрылось паутиной разводов, Маргарита Юрьевна рухнула без чувств, на лбу ее красовалась розовая шишка.

– Какая экспрессивная особа… – бормотал полковник, со скрипом поднимаясь на ноги. Устал он сегодня – как никогда в жизни не уставал. Угрюмо уставился на свое изображение в покореженном зеркале. Ощипанный, как говорится, но не побежденный. Из носа сочилась кровь, пропитывала рубашку. – Где-то я уже видел этого малого… – задумчиво вымолвил полковник и подмигнул отражению. Отражение не подмигнуло в ответ. Полковник удрученно качнул головой – хреново, когда в семье согласия нет…

Он снова скручивал простыни, безжалостно вязал постанывающую женщину. Затем подобрал оброненную ракетницу, прислушался и задумался. Все четверо товарищей по несчастью находились в разных концах этого горем убитого судна. Можно запереть их в трюм, оттуда точно никто не выберется. В голове полковника уже посвистывал ветер, мысли делались какими-то разрозненными, выскальзывали из сознания. Но пока он точно знал, что должен сделать. В последующие двадцать минут полковник на открывшемся втором дыхании стаскивал свои жертвы в трюм. Последнего, самого тяжелого – Вышинского – он практически катил по настилу, сил уже не было кантовать эту тяжесть. Схватил за шиворот, поволок по лестнице. Ноги «бывшего» красавчика безвольно колотились по ступеням. Он бросил их всех недалеко от входа. Нашел в себе силы опуститься перед каждым на колени и в качестве дополнительного наркоза двинуть по черепу. Теперь крепкий сон им был гарантирован. Полковник добрался до двери, ведущей в носовой люк, запер ее, оценив добротность и качество стали. Выбрался через кормовую часть, заперев вторую дверь – теперь уже снаружи. Постоял у машинного отделения – там кто-то угрюмо бурчал и возился.

– Вот кретины, все еще не могут развязаться, – презрительно фыркнул полковник и побрел на свежий воздух.

Он чувствовал себя заново рожденным, и, невзирая на чугунную усталость, был в приподнятом настроении. Теперь он один на судне, а те, что внизу – в трюме и в машинном отделении, – не помеха. Им не выбраться. Теперь он может спокойно вздохнуть и расслабиться. Скорость ветра нарастала, но сгустившаяся на востоке мгла еще не накрыла пляшущий по волнам «Ковчег». Он выбрался из кают-компании с бутылкой недопитого рома, доковылял до носа судна, развалился в шезлонге, подставив лицо суровому морскому ветру.

– Ну, разве я не молодец? – пробормотал Федор Иванович, делая щедрый глоток. Ядреная жидкость потекла по сосудам, возвращая организм к жизни. Он расслабился, лениво смотрел на море, на медленно приближающуюся тучу. Ничего, у него еще будет время убраться в каюту, где он и переждет это маленькое ненастье…

Он сделал еще один глоток, обмяк, закрыл глаза. Он имеет право отдохнуть после трудной работы. Федор Иванович не слышал, как сзади к нему кто-то подкрался. Порывы ветра заглушали посторонние звуки. Что-то жесткое, шершавое обвилось вокруг горла, сдавило кадык. Полковник даже пикнуть не успел, как от резкой боли помутилось сознание, стало нечем дышать, он задергался – и тут же обмяк, лишившись чувств от нехватки кислорода. Он уже не ощущал, как его стащили с кресла, разлучив с бутылкой рома, подволокли к люку, ведущему в трюм, проход в который он недавно запер. Мужчина не помнил, как его протаскивали внутрь, как бренчали ступени, как разверзались бездонные глубины дремучего Тартара…

Пробуждение было хуже самого страшного похмелья. Люди стонали, царапали ногтями пол, на котором лежали. Постепенно доходило, что они уже не связаны, лежат не в трюме, а в одной из кают, а дверь, расположенная в трех шагах, приоткрыта. Чем не намек, что они могут делать все, что угодно?

– Вышинский, вашу мать… – хрипела блондинка, хватаясь за чужой ботинок, – ваши ноги у меня поперек горла… – она стряхнула с себя посторонние конечности, привстала, надрывно закашлялась. – Господи, спаси меня, я чувствую, как у меня во рту размножаются бактерии…

– У вас и вид такой, словно вас недавно срыгнули, – вяло подметил Вышинский, поднимаясь на локоть.

– На себя бы посмотрели, – фыркнула Маргарита Юрьевна и схватилась за голову – громко фыркать в таком состоянии было противопоказано.

Страшным призраком вырастала из тлена прокурорская работница Евгения Дмитриевна – блузка разорвана, волосы в разные стороны, в глазах первородный ужас.

– Кто спал на мне? – сипела она. – Я вся чешусь… – и стала судорожно, до розовых нарывов, расчесывать себе плечи.

– Как дела, Евгения Дмитриевна? – страшным голосом выдавил Зуев, буквально руками раздирая себе веки.

– Пока не родила, – проворчала женщина.

– Евгения Дмитриевна, как вам не стыдно… – гаденько заблеял Зуев, обретая способность видеть. – Прикройте вашу наглядную агитацию, ненаглядная вы наша…

– А что такого, мне нравится, – сказал Вышинский. – Грудь наголо, враг бежит.

– Вот черт… – опомнилась Евгения Дмитриевна и стала судорожно запахивать полы блузки и жакета. – Черт, черт… Это не я, все вопросы к нашему дьявольскому полковнику…

– Чего это на него нашло? – стонала блондинка. – Ворвался, как дикий зверь… просто жуть рогатая…