Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда раньше не вел он себя подобным образом во время визитов в Шанхай. Обычно он приезжал на пару недель, устраивал званые ужины или обеды для постояльцев отеля, после чего отправлялся в обратный путь. То есть приезжал показать себя, только чтобы о нем не забывали, и все. Однако же участие в открытии Большого казино и скромный выход в свет этим вечером свидетельствовали лишь о том, как уверенно он себя чувствует. Мастер Вэй был прав: полагаться на него было ошибкой. Им следовало уже тогда изыскать другие возможности, не предполагавшие привлечения третьих лиц.
Хуберт все так же невозмутимо глядел ему вслед. Если бы этот человек был не настолько глуп, не настолько амбициозен и более осторожен, то ему, возможно, пришло бы в голову, что, затребовав слишком многого, он просчитался. Что Хуберт его обманывает, что он бы никогда не согласился на предложенные условия, оставив в его руках Джонатана. Хуберт мог бы отказаться от всего остального, но только не от Джонатана. Будь этот человек не настолько глуп, не настолько амбициозен и более осторожен, то он, возможно, понял бы, что Хуберт Елинек никак не может быть разумным, когда на кону стоит жизнь Джонатана.
Хуберт Чех, администратор отеля «Белгравия», мог бы, вероятно, позволить себе быть разумным человеком. Но Хуберт Елинек, парень, который когда-то работал на Бизоньози, шпионил по поручению Джеймса Мориарти и видел, как пылает самая лучшая в Европе стекольная фабрика, давным-давно перестал им быть.
О том, что случилось в Карловых Варах
Часть шестая
Вот уже несколько дней Хуберт ходил по пятам Малека Дворжака, не очень понимая, что же такого интересного усмотрел в нем Мориарти. Если не считать его предполагаемой связи с принцессой Дариной, это был вполне заурядный мужчина. Все указывало на то, что этот человек проводил в городе свободное время вместе с компанией друзей и занимался он ровно тем, чем в полном соответствии с ожиданиями будет заниматься в Карловых Варах состоятельный и неженатый господин: выпивал в тавернах, принимал ванны в купальнях, обедал в хороших ресторанах. Если Бизоньози желал получить что-нибудь из ряда вон выходящее, нечто потенциально скандальное, то этого он явно не получит. С другой стороны, если ему требовались сведения о распорядке дня этого человека для подготовки покушения на его жизнь, то, с ужасом думал Хуберт, пособничеством именно этому он и занимается.
После того разговора на заднем дворе прошло несколько дней, в течение которых он ни словом не обмолвился с отцом. Виктор старался поймать взгляд сына, когда они встречались в столовой или в кухне, но мальчик явно его избегал. И все же той ночью, прежде чем он успел лечь в постель, отец подкараулил сына у двери его комнаты и схватил за руку.
– Хуберт, я, конечно, понимаю, что в пятнадцать лет все кажется гораздо проще…
– Проще? – повторил возмущенный Хуберт, рывком высвобождаясь из рук отца.
– Сейчас тебе все видится черно-белым, – настаивал Виктор. – Однако в некоторых случаях лучше повиноваться и дать буре пройти.
– Ты что, делаешь вид, что и в самом деле не понимаешь? – ядовитым тоном отозвался Хуберт. – Я каждый день заношу в тетрадку все передвижения человека. А что, если в один прекрасный день найдут его бездыханное тело? Как прикажешь мне тогда себя чувствовать? Думаешь, все это опять покажется мне очень простым?
Знай Хуберт, что он видит отца последний раз в жизни, он бы, наверное, говорил с ним другим тоном. Возможно, сказал бы, что любит его и что в глубине души понимает положение, в котором отец оказался. Но он просто шагнул в свою комнату и попытался резким движением закрыть за собой дверь. Возможно, Виктор Елинек и в самом деле подозревал, что это последний раз, когда он видит сына, потому что сам он не счел разговор оконченным и придержал дверь, не дав ей закрыться.
– В Праге возле Пороховой башни, – сказал он ему, – есть небольшая меняльная лавка, в ней заправляет человек по фамилии Свобода. Бизоньози хранит там немалые деньги. Это деньги на черный день, если положение его усложнится и ему придется бежать из Богемии. – Виктор немного помолчал. – По соображениям безопасности, эти деньги он положил не на свое имя: они записаны на мое. Другими словами, формально они принадлежат мне. Я тут кое-что предпринял, и теперь они принадлежат тебе.
Хуберт не хотел денег Бизоньози. Он хотел, чтобы и сам Бизоньози, и все его приспешники просто исчезли из его жизни. Он уже собирался сказать об этом отцу, но Виктор, бросив на сына последний взгляд, сам затворил дверь, отделившую их друг от друга, и оставил Хуберта в комнате одного.
И только назавтра, расположившись в кресле приемной перед кабинетом Бизоньози, Хуберт начал понимать, почему отец сказал ему именно это.
Как всегда по понедельникам, Хуберт сопровождал профессора Мориарти на обычное совещание с Бизоньози и Себастьяном Мораном. Как всегда, он остался ожидать окончания этой встречи в приемной с тяжелыми гардинами. Из-за двери доносились приглушенные голоса. Они казались спокойными, будто беседа велась о вещах малозначительных. И Хуберт задавался вопросом, говорят ли они о Малеке Дворжаке. Что-то заставляло его думать, что трое собравшихся там мужчин обсуждали бы подобного рода вещи именно таким беззаботным тоном.
Но в этот понедельник случилось нечто необычное: в приемную, где сидел Хуберт, вошли два человека в форме полиции Богемии: элегантный темный мундир с высоким стоячим воротником и двумя рядами пуговиц на груди. Хуберт смотрел на них в некотором замешательстве, не слишком хорошо понимая, что они здесь делают. Двое полицейских прошли мимо, не обратив на него ни малейшего внимания, и проследовали к дверям в кабинет Бизоньози. Не постучав, распахнули дверь. Хуберт сильно сомневался, что хоть кто-нибудь когда-нибудь входил в этот кабинет, не испросив на то разрешения его хозяина.
– Чем обязан подобному вторжению? – встревоженно спросил Бизоньози. Вопрос повис в воздухе. Вероятно, потому, что он разглядел форму, в которую были облачены эти двое.
– Константин Ломбарди? – обратился один из них к Бизоньози. До этой минуты, Хуберту и в голову не приходило поинтересоваться настоящим именем этого человека. – Господин Ломбарди, вы должны проследовать за нами.
Огромная дверь осталась приоткрытой, и Хуберт имел возможность видеть Бизоньози за письменным столом, а также Себастьяна Морана и профессора Мориарти, которые расположились перед ним на высоких солидных стульях. Тех самых, которые сам Хуберт и его отец занимали в тот первый день, когда все началось. Бизоньози хмуро взирал на полицейских.
– Проследовать за вами? – повторил он. – Проследовать за вами куда?
– В полицейский участок, господин Ломбарди. – В голосе полицейского послышалось нетерпение. Рука его переместилась к бедру, на рукоятку зачехленной сабли. – Учитывая обстоятельства, советую вам не оказывать сопротивления.
Губы Бизоньози слегка растянулись в узкой улыбке, от которой у Хуберта дыбом встали волосы на затылке. Несмотря на свою физическую хрупкость, Бизоньози был опасен. Его главное оружие находилось тут же и сидело прямо перед ним: Себастьян Моран. Он был человеком, привыкшим убивать, которого, как подозревал Хуберт, мало что остановит, если дойдет до дела. Он с легкостью мог бы прикончить двух полицейских. Хуберт был уверен, что в кабинете обязательно найдется пистолет. Бизоньози попытался поймать взгляд своего старого друга, и Хуберт едва не закричал, стремясь предупредить полицейских, что им следует быть осторожнее, однако Себастьян Моран не шевельнулся. Он так и сидел на своем стуле, наблюдая всю эту сцену с изумительным спокойствием.
– А с какой стати я должен проследовать в полицейский участок? – Голос Бизоньози на этот раз прозвучал чуть менее уверенно, возможно, ввиду отсутствия поддержки со стороны Себастьяна Морана.
Второй полицейский присоединился к первому, и Хуберт заметил, что в коридоре, выходящем в приемную, только что появились еще четверо.
– Виктор Елинек, один из служащих этой фабрики, выдвинул против вас обвинение в подготовке покушения на членов королевской семьи, – невыразительным голосом ответил первый полицейский. – Как я уже сказал, будет намного лучше, если вы не окажете сопротивления.
Сердце Хуберта забилось быстрее, когда он услышал имя отца. Глаза Бизоньози от неожиданности расширились:
– Королевской семьи?
Секунду Хуберт раздумывал о том, является ли и в самом деле Бизоньози таким хорошим актером или же говорит правду – настолько растерянным он выглядел.
– Не имею ни малейшего представления, о чем речь.