Хотя, скорее, тщетная надежда. Роб знал, как яростно Анна защищает себя и своих близких, особенно отца, У нее внутри стальной стержень. И нежная душа, которую она старается скрыть. И стремление к истине и пониманию.

Роберт наблюдал, сколь она нежна с Мэри, терпеливо вела с ней спокойный разговор. Ей удалось выманить Мэри из защитной раковины и даже вызвать ее улыбку.

Роб осознал, что страстно хочет этой нежности и для себя, чтобы спрятаться от своего прошлого и ужасающей неуверенности в укрытии, которое она ему предлагала. От себя самого. Он хотел ее доброты, честности, силы духа.

Ее красоты. Листва отбрасывала длинные тени, что касались ее волос, шляпку Анна несла в руке. Она подняла лицо к теплым лучам и улыбнулась. Казалось, она сейчас совершенно свободна и довольна жизнью.

Она заслуживала свободы и довольства. И он хотел дать ей и то и другое.

Анна повернулась к нему, и ее улыбка растаяла.

— Ты так хорошо заботишься о своей сестре.

Хорошо заботится? Когда она сжимается от одного его вида, потому что он мужчина?

— Я только делаю, что могу. Боюсь, этого совсем недостаточно.

— Это неправда. Ты оплачиваешь ее тихую жизнь, сиделку, прекрасную одежду и лучшие шелка для вышивки, а сам живешь в комнатке над таверной и пишешь пьесы на потеху публике. Следишь, чтобы она была счастлива и в безопасности. Большинство семей уже отослало бы ее гнить в сумасшедшем доме, с глаз долой — из сердца вон.

— Ты бы так не поступила, — сказал Роб. — Ты очень заботишься о своем отце, и даже слишком, ты с ним все время, каждый день, никогда не бросаешь тех, кого любишь.

— Конечно нет. И ты тоже, сколько бы ты ни разыгрывал из себя легкомысленного актера-распутника. — Она оглянулась назад. — Ты любишь свою сестру.

— Я люблю ее больше жизни, — искренне сказал Роб. Он в долгу перед сестрой за то, что его не было с ней, когда она в нем нуждалась. За то, что он поощрял ее романтическую натуру своей поэзией. — Даже если она меня не узнает.

Анна остановилась на тенистом пятачке у изгиба реки. Роб снял свой короткий плащ и расстелил на траве. Она села, положила рядом перчатки и шляпку, разгладила юбки.

Роб лег рядом, оперся на локоть. Они были так близко, что едва не касались друг друга, но тем не менее казалось, что между ними целый речной поток. Роб мог ее видеть, мог желать, мог прикоснуться, но все равно не мог полностью обладать ею. Между ними было слишком много секретов.

Но он боялся, что, какая бы судьба их ни ожидала и что бы Анна о нем ни думала, она теперь всегда будет принадлежать ему. Она очень отличалась от тех женщин, которых он когда-либо знал. Она красивее, добрее и все остальное в превосходной степени. При этом не отдавала себе в этом отчета.

— Что произошло с твоей сестрой? — спросила Анна. — Ты сказал, она не всегда была такой.

— Да, не всегда. Мэри намного моложе меня. К ее рождению мои родители уже потеряли надежду иметь еще детей. Она была симпатичной смешливой шалуньей, и мы все ее обожали. Боюсь, мы ее сильно избаловали, особенно после смерти матери. У нее было много свободы и хорошее воображение.

Анна улыбнулась:

— Похоже, это у вас семейное.

Роб печально усмехнулся:

— Ее фантазии всегда были куда причудливее и романтичнее, чем мои.

— Причудливее, чем мысль сбежать с труппой бродячих актеров?

— Она хотела влюбиться и выйти замуж за достойного джентльмена, который мог бы вывести ее в свет и представить королеве. Она мечтала о замках и шелках, о мужчине, который будет, как мы, исполнять все ее прихоти и которого она бы обожала в ответ. Боюсь, я своими стихами только подогревал ее фантазии. Она всегда очень любила сказки.

Анна подтянула колени к груди и, положив на них подбородок, стала смотреть, как река несет свои воды куда-то вдаль.

— И она такого нашла?

— Как ни странно, да. Ты когда-нибудь слышала о семье Керрингтон?

Анна подумала, потом отрицательно покачала головой:

— Не думаю. Но я знаю далеко не все благородные семьи при дворе, особенно если они не питают нежных чувств к театру.

Роб выдергивал из земли травинки. Он ненавидел эту часть своего рассказа. Она напоминала пьесу, только гораздо реальнее, и здесь пострадали реальные люди. Он виноват, что, витая в собственных фантазиях, не защитил тех, кого любил больше всего на свете.

— Они больше не при дворе, — сказал он. — И почти все к настоящему времени уже мертвы. Но когда-то им принадлежало прекрасное имение, которым теперь владеет Томас Шелдон. У них был сын по имени Уильям, столь богатый и красивый, что за ним охотились все незамужние девушки графства.

— И он стал возлюбленным Мэри? — Анна поневоле заинтересовалась, даже понимая, что у этой истории будет ужасный конец.

— Ты удивишься, но да. Золотой мальчик, потомок знатных землевладельцев и дочь кожевника? Какой позор! Но Мэри и Уильяму хватало ума встречаться тайно. Причем настолько, что ни отец, ни деревенские сплетники ни о чем не догадывались. К тому времени я уже уехал с труппой и о том, что произошло дальше, знаю только по рассказам.

Он бросил родных на произвол судьбы. И теперь пытается искупить свою вину.

Анна прикусила губу.

— И что было дальше?

— Отец начал хворать, и Мэри со своим кавалером становилась все смелее и смелее. Похоже, Уильям сделал ей предложение и даже подарил кольцо, — продолжал Роб.

Его голос зазвучал отстраненно, без выражения. Анна чувствовала, что за этим таится ужасная боль.

— Но кое о чем он умолчал, возможно, и сам не знал. Его отец со старшим братом задумали заговор, чтобы свергнуть королеву Елизавету и посадить на трон королеву Шотландскую[12].

— Какой ужас! — воскликнула Анна. Она хорошо помнила, что случилось с предателями — участниками заговора Бабингтона, желавшими посадить королеву Шотландии на английский трон. Зловоние зависло над Лондоном на много дней[13]. — Измена в таком тишайшем месте.

— Измена везде отращивает уродливые головы, как гидра, особенно там, где у королевы Шотландской есть большой простор для интриг с Испанией. — А Испания с интригами не покончила, даже когда ее Непобедимая армада потерпела сокрушительное поражение. Роб слишком хорошо это знал. — И уничтожает она всех, в том числе и невинные души.