Ладно. Это точно Ленин. И она отозвалась:

- Я одного, Владимир Ильич, понять не могу. Почему вы мне звоните, а не, скажем, по почте обращаетесь? Или, например, могли бы материализоваться на несколько минут...

- Маша, Маша! - крикнул в трубке голос Ивана Ивановича. - Ты дома, родная? Как ты там?

Мария подавила вздох.

- Иван? Где ты? Почему по городскому звонишь?

- Ой, Машенька, счастье моё... - лопотал Ужов, не веря своим глазам. - Мы сбежали! Васька здесь, со мной! Ты себе не представляешь, как...

- Что вы собираетесь делать? - Она постаралась выпрямить разговор.

- К тебе! Домой!

- Нас найдут и...

- Наплевать! Я уже выдохся, Маша. Я больше не могу! Я люблю тебя! Ты не представляешь, сколько мы с Васькой пережили без тебя...

Мария слушала выкрики мужа и старалась представить себе их возможную встречу. И это было - невозможно. Скрываться в одиночку она уже, считай, привыкла. Но встретиться с загубленными ею Иваном и Васькой и принять на себя утяжелённую ответственность за них, а попутно втроём подставиться под погоню, которая временно поутихла, но тут не стоило строить иллюзии, всё возобновится, это очевидно, - вот этого всего она уже не могла себе позволить.

- Иван! Извини, мне сейчас Ленин должен позвонить, давай освободим линию. Мне надо идти, извини. Привет Ваське. Если сможете - спрячьтесь где-нибудь ещё... - И положила трубку.

Иван Иванович посмотрел на коробку таксофона, на Ваську, смиренно ожидавшего финала переговоров между родителями, повесил трубку, сел на бордюр и простонал:

- Она действительно сошла с ума, Вась... Прав был покойный Мар Марыч: у каждого заболевшего бессмертием - свои симптомы и свои осложнения. Она не хочет видеть нас, Васька.

- Если честно. Пап. Ты сам точно хочешь видеть её? - Васька присел рядом и заглянул отцу в глаза.

- Да как же, Вась... Мы же всё-таки семья. Мы должны всё вместе делать.

- А что мы будем делать, как ты говоришь, вместе? Рассказывать друг другу, чем каждый из нас развлекался с самой зимы? Ну, расскажем. А потом? Семья тоже для чего-то существует. А мы пока не знаем ничего... - Говоря это, Васька прутиком чертил что-то на песке.

Иван Иванович взглянул на чертёж и увидел маленький домик. Васька всё-таки хотел домой!

- Вась, пойдём домой, и будь что будет! - решился отец и встал.

- Подожди часок. Она сейчас вещи собирает. Уйдёт - и мы придём, - ответил Васька, не поднимая глаз.

- Ты что? В ясновидцы подался? - рассердился отец.

- Ага. Я всё-таки её сын, а не ты. И я чувствую, что она уходит от нас.

- Зачем? - вскричал Ужов.

- Она боится всего, что будет напоминать ей о былой жизни, о смертной жизни. А мы с тобой - самое яркое напоминание. А поскольку она всегда была девушка без воображения, то ей с нами теперь будет очень трудно. От участи, постигшей Ильзе, её спасает добрый характер. Но у мамы - свои осложнения. Ей, видите ли, свободы захотелось.

- Откуда?.. Откуда ты таких мыслей набрался? - Иван Иванович опять сел на бордюр.

- Оттуда. У меня ведь тоже есть свои осложнения. Я вижу на расстоянии, слышу... Кино!

- Бедняга, - сказал отец и погладил Ваську по голове. - А что ещё тебе видно?

- А что хочешь! Заказывай! - И, подпрыгнув, он поклонился, как в цирке.

- Конечно-конечно... Так. Посмотри, пожалуйста, чем заняты наши преследователи.

- Пожалуйста. Тут две линии, сам понимаешь. Те, что от Мар Марыча, посуетились немного и сейчас собираются тайно захоронить шефа без шума и пыли. У них у всех рыльце в пуху, им лишнюю мокруху обнародовать ни к чему. То есть с этой стороны нам ничто не угрожает. Главное - лично с ними не встречаться, но это можно предотвратить.

- Сильно! - Иван Иванович улыбнулся и скрестил руки на груди. - А вторая линия?

- Вторая линия перегруппировывает силы. Главный - прежний - в дурке, а вся информация в основном у него. А он лежит на койке, загруженный снотворными. Ничего, найдут нового. Через пару деньков.

- Ну вот! Всё прояснилось! - обрадовался Иван Иванович. - На два дня возвращаемся в свою квартиру, отдохнём, подумаем.

- Ладно, - согласился Васька. - Но не больше! У меня есть свои планы на будущее.

- Поделишься?

- Пожалуйста! Я собираюсь основать новую религию.

На это Ужов-старший не смог отреагировать. Только головой покачал: ещё один спятил. Вот уж осложнение так осложнение!

- Папа! Я это твёрдо решил! Ещё когда мы в лесу жили! И для этого мне просто необходимо моё бессмертие! И я буду беречь его как зеницу ока!!!

- Я могу чем-нибудь помочь тебе? - тихо спросил отец сына, как тяжелобольного.

- Вообще-то можешь. Мне пока не хватает образования. Ну, чтобы люди верили в меня. А ты учёный человек, можешь помочь мне обойти острые углы, ладно?

- Пойдём, - решительно сказал Иван Иванович. - Постараюсь помочь тебе с образованием.

Васька не расслышал иронии в словах отца и, преисполненный важности своей грядущей миссии, затопал в сторону дома.

Мальчик был прав: Мария действительно собирала вещи, но так, чтобы уже никогда не возвращаться. Взяла свои документы, карманный компьютер, деньги, кредитку. Написала записку: "Простите меня, родные мои. Скорее всего больше не увидимся. Уезжаю. Я виновата..."

Раскладывая вещи в дорожной сумке, она наткнулась на старый носовой платок, в который зимой заворачивался Петрович. Вспомнив о крысе, Мария загрустила. Петрович бродит по Москве, одинокое пушистое несчастное крысиное животное, пострадавшее ни за что. Его уже не найти. А сколько он бед может натворить!

Мария не знала, что Петровича давно смололи, сожгли и развеяли, и только его хвостик по-прежнему был жив и томился в сейфе у Кузьмы Африкановича, изолированного от общества и отстранённого от работы. Не знал никто на белом свете, что молоть и жечь Петровича вообще-то не следовало. Но об этом чуть позже.

Посидев на дорожку, Мария закрыла за собой дверь. Как вы помните, дверь в этой квартире была особо прочная. Её установили при восшествии Марии Ионовны на пост директора. Установили сотрудники, за счёт института. Запасные ключи с тех пор были у Михаила, ныне испарившегося изобретателя вакцины. Его комплект сейчас выразительно висел на крючке в коридоре на самом видном месте. Там их Мария и оставила.

Она спускалась по лестнице и посматривала на стены. Расписанные всеми видами модных граффити, они транслировали порыв молодёжи к увековечению своих дел, хотя бы настенно. Прежде Мария никогда не читала назаборных надписей, полагая, что всё это от хулиганствующего бескультурья. Теперь она отчётливо видела все слои смыслов, упрятанных в пёстрые каракули граффитчиков, и понимала их своеобразный порыв к вечности. Шла она с десятого этажа, не рискнув сесть в лифт, чтоб не встретиться с мужем и сыном, посему настенная юношеская энциклопедия, представшая её новому, обострившемуся зрению, дала ей обильный материал по тинейджерским чаяниям.