так что юноше придется пройти к нам и подлечиться. Практические тренировки разрешаю через неделю. А еще лучше – после вакаций.

Дарра помог встать улыбающемуся Саймону, и они оба взглянули на Айлин: Дарра – снова ободряюще, как ей показалось, а Саймон… Саймон – с чистым незамутненным восторгом, будто она ему важную услугу оказала, а не почти сломала что-то! Трещины – это ведь наверняка тоже больно! «Вот и пойми этих юношей», – растерянно подумала Айлин.

Мэтр Бастельеро тем временем снова взглянул на адептов.

– Продолжаем, господа. Следующая пара! Первым нападает… адепт Сэвендиш? Да, прошу вас, щит – адепт Кэдоган…

Зеленый мэтр и Дарра, подхватив Саймона под руки, повели его в направлении крыла целителей, и Айлин перевела взгляд сначала на мэтра Бастельеро, а потом на азартно схватившихся Сэвендиша и Галлахера…

И только в самом конце занятия она поняла, что же казалось ей таким странным!

Сегодня на занятии было всего одиннадцать человек! Тихий юноша, всегда сидящий рядом с адептом Морстеном, как же его звали? Ага, адепт Донелли! – не явился на урок. Впервые за все время!

А мэтр Бастельеро не удивился и даже не рассердился.

Вот ведь странно!

Глава 2. Золотое и алое

Отвертеться от бала Грегору, разумеется, не удалось. Он и сам понимал, что первый бал мирного времени – это не только его праздник, что бы там ни говорил Малкольм, посвятивший триумф своему главнокомандующему, но прежде всего праздник всего Дорвенанта. Десять лет войны! Десять лет невозвратимых потерь, постоянного страха за близких, ставшего уже привычным горького привкуса неудач… Да, и раньше Дорвенант воевал, но еще никогда война не была столь невыносимо долгой, словно затяжная болезнь, измучившая и тело, и душу королевства.

И вот, наконец, мир заключен, можно распустить большую часть и так поредевшей за эти годы армии. Кто-то из офицеров уйдет в отставку, другие продолжат служить, но хотя бы смогут уходить в отпуска. Домой, к семьям, где уже подросли едва помнящие их дети… И страна хочет это праздновать! Люди истосковались по радости, они ждали мира и мечтали о нем, как мучительно холодной и голодной зимой ждали бы тепла, первых листьев и проснувшейся надежды на новую жизнь.

Все это Грегор понимал и готов был признать правоту Малкольма и необходимость праздника, который станет рубежом нового, послевоенного времени. Но ради Семерых, зачем королю понадобилось непременно тащить Грегора на пьедестал героя? Судя по славословиям придворных, лорд Бастельеро выиграл войну в одиночку, и только врожденная скромность помешала «герою-некроманту» перенести военные действия на территорию Фраганы, победным маршем дойти до Люрьезы, по пути разметав полки месьоров одним лишь суровым взглядом, и вернуться с фраганской короной… Хвастливый бред болтунов, понятия не имеющих, чего стоила победа!

Так что на бал он приехал не в самом дурном расположении духа, но и далеко не в приятном. Еще и парадный мундир надевать пришлось, а его Грегор терпеть не мог за вызывающую, почти крикливую яркость, несмотря на основной черный тон. Алое и золотое – гербовые цвета, с этим не поспоришь, но очень уж их много. Он же с детства привык, что единственный приличный костюм для некроманта – черно-фиолетовый. Ну, или черно-серебряный, если одеться, как подобает лорду Бастельеро. Все остальное – вульгаритэ, как говорят фраганцы.

Ничего, сегодня он наденет командорскую роскошь, Баргот ее дери, последний раз в жизни! Теперь пусть Райнгартен таскает эти дурацкие наплечники, о которых наверняка давно мечтал!

Грегор почти мечтательно подумал, как вернется домой, снимет ненавистный мундир и отправит его в фамильный гардероб, где не одну сотню лет пылятся костюмы прошлых лордов и леди его семьи. А потом переоденется в привычный камзол и уедет в Академию! И пусть там вот-вот начнутся вакации и адепты разъедутся по домам, но это даже к лучшему. Наверняка без детей Академия станет куда более замечательным местом!

Он взбежал по ступеням парадной лестницы дворца, уже предвкушая прекрасные праздники Солнцестояния: никаких визитов, только книги, карты, одинокие конные прогулки за город, горячее вино по вечерам, ну и учебные планы, так уж и быть! Стремительно прошел знакомыми коридорами, сдержанно раскланиваясь в ответ на почтительные приветствия встречных, подождал, пока мажордом объявит в широко распахнутые двери, что прибыл его светлость, мэтр-командор и так далее… И ступил на сияющий паркет бальной залы, освещенной сотнями магических огней и простых свечей.

Только сознание того, что на него сейчас устремлено множество взглядов, не позволило Грегору скривиться от отвращения. Повсюду золото, фарфор и зеркала, вазоны с огромными букетами и цветочные венки, висящие на всем, способном их выдержать. Бесконечные гирлянды из шелковых лент с поучительными надписями… Сверкающий хрусталь огромной люстры посередине потолка и вокруг нее двенадцать светильников поменьше – аллегорическое изображение солнца и круга созвездий… А еще буйство красок в нарядах и драгоценностях, смесь ароматов женских и мужских духов, пирожных, вина, курительных трав и благовоний… Смех, разговоры, восклицания, и над всем этим звуки оркестра, наигрывающего мелодию, которую Грегор определил как плод непристойной внебрачной любви военного марша с развеселой итлийской паэраной.

Голова мигом разболелась, и он даже подумал, не отпроситься ли сразу после торжественной части, сославшись на нездоровье, но Малкольм, к которому Грегор подошел, повинуясь этикету, только глянул и, радушно улыбаясь, показал внушительный кулак, скрытый от чужих взглядов.

– Я же терплю, – шепнул его величество, милостиво подавая другую руку, и Грегор, склонившись, почтительно поцеловал золотой перстень с огромным темным рубином – коронную драгоценность Дорвеннов. – Потом вместе напьемся.

Место рядом с ним на троне пустовало, и спросить, где Беатрис, было совершенно невозможно! Выпрямившись, Грегор, не поворачиваясь спиной, сделал шаг назад, как предписано этикетом, и замер возле трона, склонив голову. Оркестр плеснул восторженным воплем литавров, гомон в зале замер…

– Ее величество Беатрис, королева Дорвенанта! – провозгласил церемониймейстер, и наступившую тишину разбил звонкий четкий стук каблучков.

Цок-цок! Цок-цок! Ему совершенно по-мальчишески захотелось вдруг поднять голову – и плевать на этикет! Малкольм пренебрежет, а мнение двора – да кого оно волнует, если можно увидеть Беатрис на несколько мгновений раньше! Он не видел ее десять лет! Не считать же несколько редких, почти случайных встреч, когда он приезжал к королю с докладом и иногда в дворцовых коридорах мелькала ее далекая тень, почти призрак…

Цок-цок! Цок-цок! И, немного позади и чуть потише, перестук туфелек фрейлин, который он различал болезненно обострившимся слухом. Цок-цок! Сердце отозвалось, забившись в унисон этому стуку восторженно и ошалело, а потом вдруг застучало ровнее, и, когда