А потом я поняла, что напилась. Сначала по косвенным уликам: дух отрубился прямо на столе, дочиста вылизав миску со сладким тестом. Котелок с глинтвейном опустел наполовину, а меня при попытке встать изрядно штормило.

   - Упс, - хихикнула я. – Неловко.

   - Что неловко?

   Кейман появился как будто из воздуха, но озоном не пахло и грома не было слышно. Значит, пришел, а я и не заметила. Стоял и смотрел на двух идиотов, напившихся от скуки и холода.

   - Деллин, ты что, пьяная?

   - Н-нет. Я… теплая.

   - Понятно. Накануне помолвки принцессы. Ты хочешь завтра победить в конкурсе на самое зверское выражение лица? Так там уже Арен в фаворитах, его не переплюнуть.

   - Я сварила глинтвейн.

   - Да, я почувствовал запах и зашел выпросить чашечку. Но теперь как-то побаиваюсь, - усмехнулся он. – Идем, я провожу тебя в комнату. Может, успеешь проспаться.

   Ужин еще не начался, а занятия уже закончились, так что из общих гостиных доносился гвалт. Мы поднялись по запасной лестнице, и в паре мест я опасно пошатнулась. Вот бы к магии богини шла неуязвимость перед алкоголем.

   - Странно, что он затих, – вдруг вырвалось у меня. - Ничего не предпринимает. Не присылает.

   - Соскучилась?

   - Нельзя недооценивать Акориона. Каждый раз, когда он исчезает из кадра, то лишь затем, чтобы появиться ещё более эффектно, чем раньше.

   - Мы готовы, Деллин. Ждать его новых шагов нет смысла. Я был в Штормхолде, мы запустили в штормграмы призыв сражаться. К границе с Бавигором подходят темные. Дальше тянуть нет резона, мы либо отвоюем Флеймгорд обратно утром после зимнего праздника, либо признаем, что твой брат победил.

   Стало еще хуже. Теперь я совершенно не понимала, от чего кружится голова: от глинтвейна или от страха. Одно дело хорохориться и обещать показать братику кузькину мать, другое – реально ставить на карту все. Выйти из уютного убежища, приставить меч к горлу Акориона и потребовать убираться.

   - Я доделал твой меч. После помолвки мы соберемся у меня, чтобы обсудить действия, а затем сразу же идем в Штормхолд.

   - Вот черт! – Я добавила к фразе парочку крепких словечек.

   - Я, конечно, не ждал, что ты напьешься.

   Мы остановились возле комнаты Бастиана.

   - Мне страшно, - вдруг вырвалось у меня.

   Получилось жалобнее, чем у духа.

   - Знаю. Но ты нужна там.

   - Мне страшно не за себя.

   Кейман понимающе улыбнулся, и мне подумалось, что он ведь жил среди смертных очень долго. Как он их отпускал? Они старели и умирали, а он оставался молодым и здоровым. Или просто ни к кому не привязывался? До встречи с Ясперой.

   - Значит, – я облизала пересохшие губы, – вот так все закончится? Мы нападем и, если повезет, убьем Акориона? Отвоюем Штормхолд и… все? Что будет дальше?

   - Жизнь, Деллин. Та, которую ты так хотела. Со смертными, без моей опеки, без постоянно висящей над тобой угрозы. Без чувства вины за тех, кого он убил. Ты, кажется, боишься не столько битв и потерь, сколько этой самой жизни, да?

   - Я боюсь неизвестности, - прошептала я.

   Кейман поднял руку и вытер дорожку слез, которые я даже не заметила.

   - Не плачь. Все будет хорошо. Иди и поспи. Это на тебя так алкоголь действует. В трезвом состоянии ты готова громить всех, лихо хохоча. А пьяная – ну прямо лиричная барышня. И ещё если нас застукает твой дракон, то загрызет меня.

   - Хочешь пряников?

   - Хочу.

   - Возьми на кухне. Только не пей глинтвейн, я переборщила с ликером.

   - Оно и видно, - донеслось мне в спину, из-за закрывающейся двери.

   А во сне я летала.

  Ныряла в грозовые тучи, заигрывала с ветром, слушала раскаты грома и уворачивалась от молний. Дождь хлестко бил по коже, а за спиной перепончатые крылья мощными движениями поднимали меня все выше и выше.

  Силбрис прекрасен в грозу. Но ещё более прекрасно – чувство свободы. Ощущение, что крылья – снова часть меня, что я сильна и быстра. Мне не нужны крупицы, чтобы летать, а спину не украшают уродливые шрамы.

  Я – это я. Деллин Шторм или Таара – плевать. Просто я, а имя – это всего лишь несколько букв на бумаге.

  - Я думал, ты не придешь.

  Акорион лежит на песке, не обращая внимания на ледяную воду, набегающую на берег и уже намочившую его штаны.

  - Я тоже думала, что не приду.

  - Это наша последняя встреча здесь, да?

   - Да, полагаю. Я больше не хочу отдавать сны тебе.

  - Я бы хотел, чтобы все было иначе. Я люблю тебя, Таара.

  Молчу. Смотрю на темную воду с шапкой белесой пены и чувствую в горле болезненный ком.

  - Я бы отдал все, чтобы стать настоящим. Перестать быть частичкой твоей души, обрести собственную. Это несправедливо. Я не просил о своем рождении!

   - Несправедливо, – соглашаюсь я.

  - Мне хотелось быть частью вашего мира. Хотелось, чтобы ты любила меня, а он гордился. И не хотелось быть приложением к Кросту. Бессловесным его учеником. Смотреть на вас, душу и смерть, и понятия не иметь, для чего в этом мире моя сила. Для чего существую я.

  - Уже поздно делиться бедами.

  - Я не хочу умирать. Смерть – не конец для всех живых существ этого мира, кроме меня. Но ты ведь уже вынесла мне приговор, так?

   - Возможно.

  - Прости меня, Таара. Я люблю тебя. И если…

   Он проводит рукой по моим волосам, щеке, губам. Как будто пытается запомнить. Знакомое и теплое ощущение.

  Остров сотрясается от очередного раската грома. Ветвистая кроваво-красная молния прорезает тучи, бьет прямо в воду. Мои крылья за спиной охватывает пламя. Оно освещает пляж и придает лицу брата зловещие черты. Из демонических крылья становятся огненными. Они согревают спину.

  Акорион больше не может меня касаться. Разочарованно он опускает руку, снова отворачиваясь к морю.

  - И если ты будешь со мной до конца, буду любить в тысячу раз сильнее.

  Я все еще могу летать. Но что-то неумолимо тянет на землю.

Им нужен праздник. Нам всем нужен праздник.

   Вряд ли Кейман так думал, но о том, что из помолвки принцессы (которая, впрочем, юридической силы не имела – ведь привычный институт брака пал вместе с короной) сделали зимний бал, точно не пожалел. Пусть без подарков и катка в холле, без каникул, на которые можно уехать, но все же радостный вечер с угощением, музыкой и иллюзией нормальной жизни.