– С вами, девчонками, все всегда так и бывает! Ума, как у кошки. Не знаешь, что сказать – лучше промолчи! Конечно, она подумала, что за ними надо послать, потому что помирает. Ох, Джейн Купп, уйди отсюда!

Она наслаждалась своим разговором с леди Уолдерхерст: женщина, чьим советом и мнением дорожат в трудную минуту, имеет право порадоваться за себя. Вернувшись к себе, она, обмахиваясь платочком, высказала Джейн свое веское мнение:

– Вот что мы должны сделать. Мы должны крепко подумать, и думать мы будем. Ничего напрямую ей говорить нельзя, пока не будем твердо уверены и не получим доказательств. А потом обратимся к тем, в чьих руках сила и власть. Но обращаться к ним, пока у нас не будет ничего такого, что можно предъявить как свидетельства, тоже не дело. Что же касается мостика, то он такой старый, что с ним вполне возможно что-то сделать, а потом сказать, будто там что-то случайно сломалось. Говоришь, она сегодня туда не собиралась? Что ж, тогда ближе к вечеру, когда начнет темнеть, мы с тобой сами туда сходим. И вот что, возьмем-ка с собой кого-то из мужчин. Я думаю, Джадду можно доверять. Скажем ему, что взяли на себя смелость проверить, надежен ли он, ведь мост-то старый, а мы просто такие осторожные да беспокойные.

Перед этим Джейн осторожно выведала у Эмили, не собирается ли миледи сегодня посетить свое убежище. Но Эмили не очень хорошо себя чувствовала. Повторившийся ночной кошмар подействовал на нее куда сильнее прежнего. На этот раз призрачная рука не только прикоснулась, но сжала ей плечо, и она какое-то время даже была физически не способна подняться с постели, когда проснулась. Эта история произвела на нее очень большое впечатление.

До ленча она с Эстер не виделась, а после ленча Эстер пребывала в одном из своих странных состояний. Она часто теперь впадала в странные состояния. Она казалась нервной, напряженной, порою было заметно, что она плакала. Между бровями у нее залегли морщинки. Эмили тщетно пыталась приятной дамской болтовней поднять ей настроение. Бывали дни, когда она чувствовала, что по какой-то причине Эстер даже не хочет с ней видеться.

В этот день, поскольку и сама была далека от веселья, она почувствовала это особенно явственно и расстроилась. Ей же так нравилась Эстер, она хотела с ней дружить, хотела сделать ее жизнь легче и лучше, но, похоже, все попытки оказались тщетными. Наверное, думала Эмили, это потому, что она не блещет умом. Наверное, и во всем остальном она тоже потерпит неудачу, потому что у нее просто ума не хватает. Возможно, она никогда не могла дать людям то, что они хотят, то, что им нужно. Блестящая, умная женщина обладает куда большими возможностями завоевать и удержать любовь.

После часа тщетных попыток поднять душевную температуру в элегантном будуаре миссис Осборн, Эмили сложила шитье в корзинку.

– Пожалуй, я пойду, а вы сможете вздремнуть, – сказала она. – Наверное, прогуляюсь к озеру.

И она вышла, оставив Эстер возлежать среди вышитых подушек.

Через несколько минут в дверь раздался стук, Эстер недовольно бросила «Войдите!», и на пороге возникла Джейн Купп, скромно осведомившаяся о своей хозяйке.

– Ее светлости здесь нет, она ушла, – ответила миссис Осборн.

Джейн побледнела, сравнявшись цветом лица со своим белоснежно-чистым фартуком, и невольно сделала шаг вперед.

– Ушла! – взволнованно воскликнула Джейн.

Эстер резко ответила:

– Да, ушла к озеру. А что это вы так странно смотрите?

Джейн не стала объяснять странность своего взгляда. Она развернулась и выбежала из комнаты, даже забыв проститься, как положено добропорядочной горничной.

Она промчалась через комнаты, чтобы сократить путь к двери, ведущей в сад, пробежала напрямик, через клумбы, к липовой аллее.

«Лишь бы только мне успеть к мосту до нее! – молила она на бегу. – Лишь бы успеть! Ох, сейчас сердце выскочит!»

Ее не волновало, что садовники провожали ее удивленными взглядами. Она думала только об Амире, скромно потупившей взор, когда слуги рассказывали о бездонном озере, и о выражении ее лица – мрачном, но удовлетворенном. И о фигуре в белом, которую она видела вчера вечером на берегу.

Липовая аллея казалась невероятно длинной, но вот, наконец, она увидела в конце ее леди Уолдерхерст с ее трогательной маленькой корзинкой для рукоделия. Она шла медленно, однако уже приближалась к мостику.

– Миледи! Миледи! – закричала Джейн на бегу. – Миледи, пожалуйста! Прошу вас!

Эмили услышала ее и повернулась. Она еще никогда в жизни не была так поражена. Ее горничная, ее великолепно воспитанная Джейн, которая ни разу не позволила себе ни одного непочтительного или неверного жеста или слова, бежала и криком звала ее, размахивая при этом руками! На лице ее была жуткая гримаса, в голосе слышалась истерика.

Эмили почти уже ступила на мостик, рука ее потянулась к перилам, однако она отступила на шаг и стояла, в удивлении глядя на подбегавшую Джейн. Что за странный день сегодня! Она вздрогнула, дыхание перехватило.

Через несколько секунд Джейн уже стояла перед нею, все еще сжимая подхваченные на бегу юбки. Она запыхалась и не сразу смогла заговорить.

– Миледи! – наконец выговорила она. – Не ступайте на мост, не надо, пока мы не убедимся.

– Убедимся? В чем?

Тут до Джейн дошло, как странно она выглядит, как безумна вся эта сцена, и она дала волю чувствам. То ли от того, что ноги ее просто уже не держали, то ли от беспомощности, то ли от страха, но она упала на колени.

– Мост! – проговорила она. – Мне все равно, что вы обо мне подумаете, все равно, что со мной станет, лишь бы с вами ничего плохого не случилось. Против вас плетут заговор, чтобы все выглядело как несчастный случай. Если вдруг от мостика отвалится кусок, это будет выглядеть как случайность. А там глубоко, там дна вообще нет. Они об этом вчера рассказывали, а она сидела и слушала. А потом вечером я ее здесь застала.

– Она? Кто такая «она»? – Эмили казалось, что она попала в очередной кошмар.

– Амира! – простонала бедная Джейн. – У белых против черных никаких шансов нет. О, миледи! – повторила Джейн, в ужасе от того, что выглядит как полная дурочка. – Думайте про меня, что хотите, но я считаю, что она хочет довести вас до смерти!

Корзинка с шитьем задрожала в руке леди Уолдерхерст. Она тяжело сглотнула и вдруг опустилась на ствол поваленного дерева. Щеки у нее побелели.

– Ох, Джейн, – растерянно произнесла она. – Я ничего не понимаю. Как, почему они могут захотеть причинить мне что-то плохое?

Ее невинность была столь глубока, что она считала, будто люди, к которым она добра, не могут ее ненавидеть или желать ей зла.

И тут она, возможно, впервые испугалась по-настоящему. Она сидела, пытаясь овладеть собой, вцепившись дрожащими руками в корзинку для шитья. И ничего перед собой не видела, потому что глаза ей застилали слезы.