– У меня он уже есть! – сказала генеральша обиженным тоном.

Видя удивление молодой женщины, она призналась, что сумела его найти и уже звонила два или три раза, делая вид, что ошиблась номером, ради одного только удовольствия услышать голос своего сына...

Это простодушное признание тронуло Орхидею, она обняла и поцеловала ее.

– Я вас очень люблю и уверена, что Эдуард был бы счастлив назвать вас своей матерью. Он бы вас полюбил... А теперь не надо печалиться! Я уверена, что мы скоро увидимся...

– Пройдет несколько дней, и я вернусь, но вы должны беречь себя...

– Можете об этом не беспокоиться...

В это время Жюль Фромантен, консьерж из дома Бланшаров на авеню Веласкес, жил в постоянном страхе, с тех пор как, выйдя рано утром убирать снег на тротуаре, он наткнулся на труп Люсьена Муре. Труп был так страшно обезображен, что Жюль, забыв о всяких приличиях, уронил на тротуар свой кофе с молоком и бутерброды. Снова приехала полиция и стала задавать вопросы, на которые он мог ответить лишь только то, что знал: Муре ушел накануне в бистро на площади Терн, и больше его не видели... И что жена его очень волновалась. А затем, и это было самым страшным, жена, увидев эту жуткую картину, завыла, словно корабельная сирена, и так сильно, что ее не могли остановить. Пришлось ее связать и заткнуть рот, чтобы посадить в карету скорой помощи.

Подобные вещи не забываются легко, особенно когда остаешься один ночью в своей каморке, а снаружи снег приглушает шум шагов и стук колес. Если бы не жильцы третьего этажа – барон и баронесса де Гранлье, оба глухие, и их слуги, Жюль сбежал бы отсюда и вернулся в родной департамент Луар-и-Шер. Только столь внезапный отъезд наверняка бы вызвал подозрения полиции, а Жюль боялся, как огня, что его отношения, пусть мимолетные, со стариком станут известны инспектору Пенсону...

Это было месяцев шесть тому назад. Летним вечером, когда он возвращался домой, выкурив трубку у ворот, кто-то к нему обратился: это был хорошо одетый пожилой господин, морщинистое лицо которого скрывала панама. Это было явно лицо человека, родившегося где-то в Китае.

Пришедший был изысканно вежлив и казался очень грустным. Он не заставил себя долго просить и поведал Фромантену причину. Дело в том, что он приходится дядей молодой мадам Бланшар, но она отказалась его принять, и даже разговаривать. Пожилой месье выглядел очень огорченным и объяснил ее поведение боязнью не понравиться мужу. Тогда он попросил оказать ему услугу: не согласится ли любезный привратник предупредить его, если месье Бланшару нужно будет уехать из Парижа без жены... по делам или по другой причине. Он был готов щедро оплатить эту небольшую услугу, лишь бы тот согласился позвонить ему по телефону.

Вознаграждение не замедлило появиться. Несколько золотых монет заблестели при свете лампы, и кровь прилила к голове консьержа. Только будучи человеком честным, он сказал, что вряд ли месье Бланшар уедет без жены. Они только что уехали вместе в Америку, и неизвестно, когда вернутся. Впрочем, они никогда не расставались. Это была неразлучная пара, каких теперь не увидишь.

– Я приехал издалека, и у меня большое терпение, – ответил старый китаец.– Мне не к спеху. Я могу подождать, но все, о чем я прошу вас, так это предупредить меня, когда они вернутся. У нас всегда есть кто-нибудь на телефоне. Обещаете мне выполнить просьбу?

Фромантен пообещал. Просьба была пустяшной! Он тотчас же получил желанные монеты, и ему пообещали столько же, когда пожилой человек сможет прийти, наконец, обнять свою племянницу, которую нежно любил и с которой так хотел увидеться.

Когда Эдуард Бланшар уехал в Ниццу, консьерж отправился звонить по телефону. Пожилой человек не пришел, но ему прислали обещанное с посыльным. Считая своего абонента нездоровым, он позвонил снова, но никто не ответил. И тут разразилась катастрофа: дома было обнаружено тело месье Бланшара, убитого по-видимому женой. Одновременно с этим Фромантен получил таинственную записку: «Если вы расскажете, что Бланшар уехал, считайте себя трупом». Не в силах понять, что означает такая ситуация, он решил молчать, что и было ему рекомендовано таким грубым образом. Когда его допрашивала полиция, то он ничего не видел и не слышал и, естественно, ничего не знал. И так как Пенсон удивлялся, что консьерж не заметил ночного возвращения покойного, то Фромантен объяснил, что у Бланшара был свой ключ, что он страдал бессонницами и имел обыкновение принимать на ночь «кое-что», чтобы уснуть. Это «кое-что» было из разряда хорошего мартиниканского рома.

Больше ничего не удалось узнать. Однако беспокойство, а затем и страх поселились в квартире Жюля Фромантена, которую он делил с котом Дагобером. Он не переставал задаваться вопросом, имел ли он какое-нибудь отношение к убийству месье Бланшара. Смерть Люсьена окончательно перепугала его, и по вечерам, когда совсем темнело, он обретал смелость только на дне рюмки. Без этого ему повсюду виделись старые или молодые китайцы.

Возвращение Орхидеи домой погрузило его в полную прострацию. Он совершенно не понимал, что с ним. Похоже, что она не убивала своего мужа, раз ее отпустили, но была ли она участницей «банды», как он думал в глубине души? Стоит ли говорить ей об этом дядюшке, способном платить золотом, чтобы обнять племянницу, и после этого больше не появившемся? Может быть, он тоже умер? Или ему все это приснилось?.. Нет. Иначе как объяснить появление прекрасных желтых монет, с которыми ему никак не хотелось расставаться.

В конце концов расстроенный консьерж пришел к выводу, что ничем не рискует, если будет молчать, и пошел пополнить запас рома, дабы быть готовым к любым случайностям.

В это время молодая женщина вернулась домой. Когда дубовая лакированная дверь за ней бесшумно закрылась, она постояла, прислонившись к ней некоторое время. Сердце ее тяжело билось, охваченное мистическим страхом, будто она нарушила секрет гробницы. В квартире было темно, тихо и почти враждебно. От гробницы она отличалась лишь тем, что здесь не было холодно. Дом отапливался с помощью калориферной системы, подававшей теплый воздух, из подвала по каменным и чугунным трубам.

Когда усилием воли Орхидея подавила первое волнение, хотя в течение нескольких секунд она задавала себе вопрос, не отказаться ли от своего плана и не убежать ли в отель, она пересекла прихожую, обошла квартиру, задернула шторы и закрыла ставни. Квартира сохранила тот вид, в котором ее оставили супруг и слуги, отправившись один из них в морг, другая – в больницу, то есть все было в полном порядке, за исключением кухни, брошенной Гертрудой в тот момент, когда она собиралась завтракать. Стенной шкаф был открыт, и на кухонном столе стояла чашка кофе со свернувшимся молоком, лежал высохший хлеб, рядом блюдечко с прогорклым маслом, остывший кофейник. Полицию невозможно спутать с хорошей прислугой. Поразмыслив, Орхидея внесла свои вещи в спальню, засучила рукава и поставила греть воду для мытья посуды. Она убрала все, что не было убрано, и стала осматривать шкафы с запасами продуктов. Она убедилась, что Гертруда запасла все необходимое в количестве, позволявшем выдержать осаду. Помимо всего прочего, было куплено несколько коробок любимого чая Орхидеи, и эта маленькая деталь доставила ей большую радость. Помыв и вытерев посуду, она нашла поднос, поставила на него свой любимый большой чайник из кантонского фарфора и все необходимое для хорошего чаепития, добавила тарелочку с песочным печеньем, еще одну с печеньем имбирным, отнесла все это к себе в спальню, поставила на постель и стала пить чай без всяких дурных мыслей.