У моста Ватерлоо Дорн вдруг сбавил шаг и пристально посмотрел туда, где высились мачты «Дискавери». О’Брайн перехватил этот напряженный, горький взгляд и опять удивился. Что так привлекло вдруг Дорна к старой яхте бедняги Скотта?

После того ужина у Багратиони Дорн и Нина встречались уже ежедневно. Здесь, на набережной возле «Дискавери», где всегда многолюдно, где встреча не привлечет внимания, легко можно раствориться в толпе любопытных. Нина специально поступила на курсы для молодых женщин, которые открылись в Дамском клубе, там обучали шитью, кулинарии, всему необходимому хозяйке дома, и потому ее отпускали в Лондон ежедневно, одну… Отец даже неожиданно одобрил ее желание учиться хозяйничать.

…Они выкраивали эти часы. Они воровали их у секретов плумпудинга и навыков вышивки «ришелье», у расчета выкроек и методики ухода за новорожденным. Природа была милостива — в парках было тепло даже в самых тенистых аллеях, куда они уходили, чтобы остаться вдвоем. Дорн вдруг узнал, что такое нежность. Понял, что в любви к женщине есть что-то от сыновьего и отцовского чувства сразу. Он ощущал себя человеком совершенно новым, испытывал какой-то необычный внутренний подъем. Все это время он много работал. Но напряженно ждал той минуты, когда они встретятся. Он тогда не думал ни о будущем, ни о настоящем, он даже ничего не вспоминал. Как много человеку надо и сколь малым можно все заменить — двумя часами в тенистой аллее, мягким прикосновением щеки, легким дуновением ресниц…

Вчера она сказала, что назавтра они встретиться не смогут. Она с отцом едет хлопотать визу — вместе с мамой и сестрой решено навестить в СССР Юлию. «Это ненадолго, всего на три месяца, а летом время идет быстро…» — утешала его Нина, и он видел, как хочет она поехать в Москву, хотя ей больно расстаться с ним и на день — в больших глазах стоят слезы. Дорн сразу понял: она уедет навсегда. Понял обостренным чувством любящего. Первая мысль — броситься в Бивер-хилл, умолять, объяснять, просить, требовать… Это, к счастью, быстро прошло. Все верно. Самое время Багратиони отправить семью домой, в безопасность. И Дорн сник. На переговоры с Вильсоном он отправился после бессонной ночи, в короткие мгновенья забытья ему снилась Нина, падающая с моста Ватерлоо прямо на острые мачты «Дискавери» — он ловил и не мог поймать хрупкое маленькое тело.

Утром работал методично и холодно, ощущая вместо сердца ледяной пузырь. Все. Потеря Лоры… Теперь он теряет Нину. Больше в его жизни не будет ни любви, ни тепла. И все же выудил на переговорах главное. До чего же англичане низко пали, если, переступив через свою скаредность, отдают Гитлеру свои деньги, вложенные в Чехословакии. Теперь предельно ясно: в своих уступках Гитлеру они пойдут до конца. Москва узнает об этом при ближайшем сеансе связи. Только бы не встретиться в Бивер-хилл с Ниной — ее отец все поймет с полуслова и полувзгляда, если уже не понял.

И вдруг Дорн спросил О’Брайна:

— Вы женаты, Майкл? Прошу прощения за любопытство, не слишком принятое у вас…

— Женат. А что? Уж не собираетесь ли вы последовать моему примеру и общему правилу?

Дорн вдруг вспомнил Пушкина: «В тридцать лет люди обыкновенно женятся. Я женат и счастлив…». Обыкновенно женятся… Для него это было бы необыкновенно. Если только запросить Центр о возвращении на Родину. В конце концов, почти десять лет он отдал. Но кто вернет его теперь, когда его внедрение не только прочно укоренилось, но и пошло вглубь и вширь?

— А кто она? — оживленно спрашивал О’Брайн. — Уж не та ли прекрасная пражанка, с которой Пойнт видел вас в Вене? Пойнт сплетник, как все американцы, так что уж простите за осведомленность. — О’Брайн неожиданно рассмеялся. — Женитесь, Дорн, дело хорошее. Никогда не забуду неповторимого, совершенно особого чувства, когда я впервые увидел своего первенца-сына, с тех пор у меня изменились глаза — стали мягче.

— Нет, — вздохнул Дорн как мог беззаботнее, — жениться я пока не собираюсь. Как пойдем дальше — опять по набережной или свернем на Уайтхолл?

— …Требование момента таково, что королевская чета вынуждена отменить свою поездку в одну из стран империи, как того требуют традиции, и направиться в Париж, чтобы закрепить договор, — шел час запросов, коварное время, когда любой депутат парламента по вторникам и четвергам может задать премьер-министру любой вопрос.

К Чемберлену обратился депутат от округа Данди:

— Известно ли достопочтенному депутату Чемберлену, что в обществе муссируется его высказывание, якобы он согласен на аннексию Судет, и сегодня вечерние выпуски газет могут обнародовать данную точку зрения правительства, которая, однако, не была сообщена палате, что вызывает законное недоумение. Только что подписанное вами англо-французское коммюнике подразумевает мирное решение вопроса. Как увязать ваши полярные суждения по одному предмету?

— Поскольку достопочтенный депутат Мандер не указывает источника данной информации, — после некоторой заминки ответил Чемберлен, — то я вряд ли могу осветить этот вопрос палате.

Дорн, стоя рядом с О’Брайном на галерее прессы, подумал, что премьер-министр ждал подобного вопроса и был готов уйти от него.

— В таком случае прошу ответить достопочтенного депутата Чемберлена, не беседовал ли сегодня утром он с представителями печати в доме номер четыре на Сент-Джеймской площади, принадлежащем достопочтенной депутату Астор?

Чемберлен побагровел:

— Я не намерен удовлетворять назойливого любопытства и считаю вопрос достопочтенного депутата Мандера исчерпанным!

— В таком случае, я вынужден задать вопрос достопочтенной депутату Астор, — не унялся Мандер. В его голосе звучала откровенная издевка. — Итак, достопочтенная депутат Астор, состоялся ли в вашем доме сегодня завтрак не для печати, на котором присутствовали господин премьер-министр и некоторые другие видные члены кабинета? И велась ли там речь о судьбах Чехословакии в ключе, противоречащем известному палате коммюнике?

Леди Астор вскочила со своего места и, теребя кружевную вставочку черного платья, прокричала:

— Во всем этом нет и слова правды!

— Разве сегодня утром в вашем доме не было господина Чемберлена? Неужели следует палате прибегать к методам Скотланд-Ярда, чтобы услышать правдивое слово достопочтенной депутата Астор?

— Да, господин премьер-министр завтракал у меня, но его визит носил частный характер.

— Иностранные журналисты присутствовали в вашем доме также в частном порядке? — опять спросил Мандер.

— В моем доме не было журналистов! — выпалила Астор.

«Врет и не краснеет, — шепнул Дорну О’Брайн. — На Сент-Джеймской площади находилась добрая половина галереи прессы, могла бы помнить об этом».

— Господин Чемберлен был у меня по личному делу!

— По какому же личному делу мужчина с утра бывает у женщины? Как ты думаешь, Нэнси? — раздался издевательский голос престарелого Ллойд-Джорджа. Видно, лидер либералов решил поддержать рядового члена своей партии.