Толкнув тяжелую дверь, он вошел в один из домов. Поднялся по широкой лестнице с ковровой дорожкой. И очутился в зале, чье убранство в точности соответствовало традициям той самой тридцатой ступени «Кадош», о которой он вскользь упомянул при последней встрече с майором.

Читая сухой текст, он часто представлял себе эти стены, затянутые тяжелым бархатом, черный балдахин с кроваво-красными крестами над одиноким креслом Великого Мастера ложи, золотого орла с мечом в сжатых когтях. И здесь было пусто.

Он протянул руку, чтобы осторожно коснуться края балдахина и с ужасом заметил, как от неловкого движения ткань разодралась вверх от края. В любую минуту в зал могли войти. Он попытался как-то соединить края разрыва, чтобы проступок остался незамеченным, но балдахин с громким треском окончательно покосился и разорвался на две половины.

Одна свалилась вниз, к его ногам, приоткрыв стену его палаты, выкрашенную тусклой казенной краской с зарешеченным окном в тюремный двор.

«Зачем они устроили эту декорацию? Хотели меня обмануть?» — он в бешенстве стал обдирать со стен дорогую ткань.

Ткань рвалась легко, как бумажные, отслаивающиеся обои. Он подумал, что лестница пока еще цела, и он может по ней выйти из палаты. Но, пробежав по палате, сделавшейся просторной, наткнулся на знакомую запертую дверь.

Вдруг он увидел перед глазами что-то черное, сморщенное, пахнущее гарью. Обугленный бумажный лист упал под ноги. Он нагнулся в надежде рассмотреть хоть что-то — тут рядом спланировал еще один, рассыпавшись в труху при соприкосновении с полом.

Задрав голову, он увидел, что весь потолок залеплен бумажными листами. Они отделялись во все возрастающем количестве, кружились, задевали друг друга. И чернели, истлевали за время падения. Он видел на каждом убористо напечатанный текст, но не мог прочесть ни слова, в руки попадали только черные пачкающие хлопья.

Никакого намека на пламя, листы истлевали просто от соприкосновения с воздухом. Он глядел вверх, раскинув руки и видел, как чернота расползается по бумаге, как закручиваются края, как лист съеживается или распадается на куски.

Потом вдруг листы кончились и открылось то самое пасмурное небо. Снова он очутился там, на безлюдной улице, откуда начинал свой путь. Двинулся дальше, озираясь по сторонам. В одном из огромных витринных стекол первого этажа вдруг увидел у себя за спиной человека. Приглядевшись, узнал Альтшуллера — молчаливого, неподвижного. Олег догадывался: стоит обернуться и тот исчезнет.

Впереди была лестница в подземный переход. Он стал торопливо спускаться и тут увидел на нижних ступенях спину и затылок того же Альтшуллера. Вместо того, чтобы удаляться, человек поднимался навстречу, словно ехал по эскалатору, обернувшись против направления движения.

Когда он приблизился вплотную, Олег заметил наполовину открошившееся ухо — фигура Альтшуллера была сделана из какого-то рыхлого непрочного материала. Она продолжала уплывать вверх и Каллистратову открылось почти полностью разрушенное лицо — только подбородок, рот и лоб остались целыми…

Прошло три часа с тех пор, как арестованный заснул на чистом, почти домашнем белье. Вполне достаточный срок для того чтобы подействовало средство, которым была пропитана наволочка. Тот самый тюремщик, облаченный в халат медбрата, который отмерил им со Светой полчаса на свидание, дотронулся до плеча спящего.

Каллистратов открыл глаза и улыбнулся. Перед пробуждением он видел себя ребенком, забравшимся на яблоню. Он тряс ветки одну за другой и крупные, желтые с красным яблоки с глухим стуком сыпались в траву. Все блестело, промытое коротким дождем: трава, листья, небо.

С сожалением он оторвался ото сна, снова почувствовал на себе шкуру взрослого человека. Но беспричинно счастливое настроение осталось. Тюрьма — это только короткое приключение. Его обязательно стоит испытать. Одни допросы чего стоят — тебя хотят поймать на слове, а ты ловко проводишь следователя, ставишь его в тупик.

— Как самочувствие? — спросил человек в белом халате.

— Неправильно поставлен вопрос, — рассмеялся Каллистратов. — Надо вежливо поинтересоваться: как ваше ничего? Мое — ничего.

— Тогда пойдем в гости.

— Нет вопросов. Сколько натикало на ваших золотых?

— Без пяти как свистнули, — в тон ответил тюремщик.

Каллистратов хохотал минут пять. За это время человек в белом халате вывел его из палаты и провел через внутренний дворик в другой корпус.

— Неудобно как-то идти в гости с пустыми руками, — заметил Олег, вытирая выступившие от бурного веселья слезы.

— Ничего, там все свои.

— Майор тоже будет? Федеральная служба безопасности — это вам не шаляй-валяй.

— Майор передавал привет. Ему подкинули срочную работу.

— Это начальство — одни подлянки.

— Не скажи. Вот мы и пришли.

За дверью сидели двое уже знакомых Каллистратову людей: один в форме, другой в штатском.

— Мое почтение, — Олег обменялся с ними рукопожатиями. — Что у нас на сегодня по программе? В прошлый раз вы, кажется, несколько переоценили свои возможности.

Даже «полет в космос» теперь представлялся ему всего лишь хитроумным ходом в игре.

— Сегодня мы можем себе позволить расслабиться, — следователь откинулся на спинку стула. — В пятницу вечером, святое дело. Правда, на рабочем месте надо сохранять видимость. Если начальство нагрянет — у нас все крутится, допрос идет полным ходом.

— Жалко, майора припахали, — заметил человек в форме. — Золотой мужик.

— Честно говоря, сперва я ему не доверял, — признался Каллистратов.

— Так вы только здесь познакомились?

— Знаешь какую он мне показал интересную штуку? — отмахнулся от вопроса Олег. — Настоящий масонский мастерок. Я в этих делах собаку съел.

— Где он его откопал? Небось зажилил во время обыска?

— Без меня он не обойдется. Ему сейчас позарез нужен научный консультант, — снова проигнорировал вопрос Каллистратов. — С масонами наскоком не решишь, это товарищи себе на уме.

— Развлекаете вы, ребята, сами себя. Масонов откопали… Тут вон рэкет, мафия, заказные убийства, а вы с майором в бирюльки играете.

— А ты знаешь, что Альтшуллер был масоном и масоны же его приговорили? — запальчиво крикнул Каллистратов.

Его собеседники снисходительно заулыбались.

— Неохота сегодня спорить. Давай поболтаем о чем-нибудь другом.

— Его дочь не стала бы врать, правильно? Не замочили бы ее на следующий день, если бы она просто болтала чепуху.

— А чего ради она вдруг стала с тобой откровенничать?

— Потому что никому вокруг не верила. И меньше всего вашей конторе.

— Ну посмотри мне в глаза, — перегнулся через стол человек в форме. — Можно мне доверять?